— А я новый стих написал, — объявлял он, переступая порог.
— Послушаем, послушаем, — говорил отец. Сенька выходил, на середину избы, доставал из кармана тетрадку и начинал читать:
Раньше сразу за дорогой
Начинался лес:
Выли волки, ухал филин
И кричала рысь.
А теперь на месте сосен,
Елей и осин
Город выстроят Советы
И завод один.
— Славное стихотворение у тебя получилось, брат, славное, — хвалил его отец.
— А мамка меня опять бить собиралась, — жаловался Сенька.
— За что?
— Сестренка на улицу выпала. Стих я писал, а она на окошке сидела и сковырнулась.
— Ушиблась?
— Нет. Она у меня привычная падать.
Отец на прощанье давал Сеньке какую-нибудь книжку с настоящими стихами и говорил:
— Так-то, брат. А мы вот с Ваней матери нашей помогаем.
Отец говорил правду. Приходил домой он раньше матери и начинал варить ужин. Ваня чистил с ним картошку, бегал на ключ за водой.
А вчера отец пришел поздно.
Они с матерью долго ждали его, сидели за столом и молчали. Изба казалась без отца неуютной, в серые окна стучали черемухи кривыми паучьими лапами. Мать все время к чему-то прислушивалась, вздрагивала от всякого стука на улице, вздыхала.
Ваня лежал уже в постели, когда пришел отец. Мать бросилась к нему на шею, обняла его и заплакала, как маленькая.
— Что ты, Дарьюшка! — удивился он.
— И сама не знаю… Грустно мне стало, Василий! Так грустно.
Отец снял фуражку и спросил, улыбаясь:
— А что по этому поводу сказал немецкий товарищ Бебель?
Ваня не знал товарища Бебеля, зато видел добрую улыбку отца, радость матери… В избе сразу стало теплее и уютнее, от зажженной лампы лег на пестрые половики мягкий белый свет. Он рос, разбухал, как вата, и заволакивал темные окна, шкаф и отца, склонившегося над столом…
Проснулся Ваня поздно. В избе было солнечно и тихо, как в праздник. Отец сидел у стола в новой сатиновой рубахе и что-то писал.
— Мамка где? — спросил его Ваня.
— На службе.
— А ты зачем дома?
— Вставай, узнаешь.
За чаем отец рассказал ему, что в конторе он больше не работает, а будет собирать музей.
— Какой музей? — удивился Ваня. — Разве его собирают?
— Музей — слово, брат, греческое. Пройдет, скажем, сто лет, и люди забудут, кто строил наш город. Как мы жили? Что думали?
— А зачем? Ну, жили и жили…
— Нет, брат. Не просто мы жили. Не просто… Ты одевайся. Пойдем мы сегодня с тобой на строительство.
День начинался теплый, солнечный. Даже угрюмые лошади крестьян-грабарей казались веселыми. Над темными ступеньчатыми котлованами бились на ветру алые знамена ударных бригад, похожие издали на однокрылых птиц.
Строители работали весело. Молодые парни, пробегая с тачками мимо них по деревянным настилам, задорно покрикивали: