Сибирская сага. История семьи (Хворостовская) - страница 31

— Баба Зуя! Мы не начинаем, ждем тебя!

Баба Зуя сложила свои веселые орудия, взяла меня на руки, укачивая и напевая сонную песенку. Слова колыбельной перемежались певучими просьбами не плакать, так как ее ждут и не начинают. Я не понимала, кто и чего не начинает, но все равно — баба Зуя мне очень понравилась! Я устала, глаза закрывались сами. Мне было хорошо, и я уснула.

Когда проснулась, увидела, что лежу уже не на столе, а в кроватке, которую поставили в темном углу. Рядом стояли мама и папа. Папа нежно гладил маму по голове, а потом, сняв очки, стал целовать ее. Мама повернулась ко мне. Я с интересом смотрела на родителей. Мама вздрогнула и, поворачивая папино лицо ко мне, сказала:

— Гляди, как ребенок смотрит на нас, как взрослая!

И они оба внимательно уставились на меня, а я не могла сказать, как мне хорошо с ними, — ведь я еще не умела говорить! Первые внятные фразы я произнесла только через три или пять месяцев.

Помню, как мама сшила мне белое пикейное пальто и шапочку, одела меня и подвела к зеркалу. Я очень себе понравилась, побежала к бабе Лине и сказала:

— Смотри, какая я замечательная!

Об этом бабушка Лина рассказала, когда я училась в девятом классе. Еще она говорила, что я почти не картавила, даже букву «р» научилась говорить быстро. Слово «замечательно» было любимым у моего папы и, конечно же, часто относилось ко мне.

Когда мне было года три или четыре, к нам в гости приехал родственник, мальчик лет семнадцати-девятнадцати. Его звали Боря, он мне очень понравился. Друзей здесь у Бори не было, поэтому он всегда брал меня с собой, когда отправлялся на прогулку или в кино. Однажды мы пошли с ним на фильм о революции. Сидели на первом ряду, Боря держал меня на коленях. На экране солдат со страшным, некрасивым лицом прикладом винтовки стал бить тетеньку. Я страшно возмутилась, сползла с Бориных колен и быстро по ступенькам поднялась на сцену. А солдат на экране уже бил мальчика. Я подбежала к экрану и кулачками стала колотить по полотну, заливаясь слезами и крича: «Не смей, не смей!» С трудом Боря стащил меня со сцены. После этого мама больше ни с кем не разрешала мне ходить в кино, только с ней и с папой, а я еще долго не могла вспоминать случившееся спокойно, без истерики.

На день рождения в два года мне подарили щенка и сказали, что это комнатная собачка, мальчик. Маме щенок очень понравился. Ему соорудили постельку в коробке, а так как щенок был еще совсем маленький, коробку ставили между моей и маминой кроватью. Так маме было легче присматривать за ним. По ночам он плакал, жалобно и очень визгливо. Мама брала его на руки, заворачивала в теплое одеялко, которое сшила специально для него, поила теплым молочком, и он, сытый, согретый, обласканный, засыпал до утра. Долго не могли подобрать щенку подходящее имя. Его все любили, я же боялась с ним играть, так как однажды неосторожно подняла его со стула и уронила. Щеночек так долго и безутешно плакал, что и я вместе с ним горько рыдала до тех пор, пока мама не взяла нас обоих на руки и не стала успокаивать, приговаривая: «Ну какой же ты обидчивый и нежный, прямо настоящий маркиз!» Вошедший в этот момент папа, услышав последнюю фразу, сказал: