— Это горят поля, а кажется, будто горит земля. Плохие люди подожгли поля, чтобы у нас не было хлеба.
Когда поезд тронулся и колеса застучали вновь, я заснула у мамы на руках. Мне снились страшные, как Баба-Яга в книжке, злые-презлые люди в черных одеждах. Их было много. Они шли по полю, держа в руках зажженные спички, и поджигали лотки с хлебом, стоявшим по всему полю, до самого горизонта. Я пыталась им помешать, отнимала спички, но их было очень много. Я звала на помощь маму и папу, их не пускали ко мне, я дралась… Вдруг я услышала голос папы:
— Маша, она заболела, она мечется, у нее горячий лоб.
Я открыла глаза. Смотреть было горячо. Я лежала у папы на руках, мама склонилась надо мной. Оба расстроены. Папа отдал меня маме, а сам куда-то пошел. Вскоре он вернулся с тетей доктором из соседнего купе. Она послушала меня трубочкой, посмотрела горло. Сказала маме, что сейчас принесет лекарство и скажет, что надо делать.
Мы ехали так долго, что, казалось, никогда не приедем домой. Я лежала. Мне давали какие-то противные порошки, доставали кипяток, заваривали чай с медом. Мама всю свою жизнь была обязательным, точным и пунктуальным человеком — наверное, сказывались немецкие гены. Вот и сейчас она делала точно по времени все, что требовалось. Кто-то предлагал молоко, но я с самого раннего детства не могла его пить — оно выскакивало из меня вон, и мама благодарила и отказывалась. Где-то кричали, смеялись и плакали дети, но играть не хотелось. Я слушала, как разговаривают взрослые и равномерно стучат колеса вагона. Все время хотелось спать.
Доктор часто навещала меня.
— Самое хорошее лекарство — сон, — говорила она маме. — Не будите ее. Пусть спит, а лекарство дадите, когда проснется.
Во время болезни у меня часто сильно поднималась температура. Это всегда сопровождалось одинаковыми ощущениями. Я четко видела, как огромное, бесформенное, мягкое и обволакивающее, страшно тяжелое образование, то ли облако, то ли гора, наваливалось на меня — сначала на грудь, потом на горло, на голову… Давило так, что было невозможно дышать. Я задыхалась, а потом, видимо, теряла сознание. В такие моменты мама боялась, что я умираю. И надо же мне было заболеть в дороге, да еще в таких условиях! Спасибо моим родителям, тете доктору и соседке со старенькой мамой — сообща они меня выходили. В Новосибирске я вышла из вагона сама, держа маму за руку. Мы очень тепло распростились с нашими спутниками. Мама, утирая слезы, благодарила их за помощь.
Своим родителям я стоила очень дорого. Перед родами у мамы развилась эклампсия — тяжелое осложнение беременности. Когда она потеряла сознание, папа повез ее в абаканскую больницу на служебной легковой машине вдвоем с водителем. Был январь 1936 года, мороз под сорок, страшная метель. Маму закутали в теплые одеяла, а папа в спешке оделся легко, забыл даже взять рукавицы или перчатки. Дорогу занесло снегом, машина часто застревала. Нужно было расчищать дорогу, а лопата была одна, и кому-то одному приходилось работать просто голыми руками.