И все-таки маму успели довезти до больницы живой. Надо отдать должное тамошним замечательным врачам, настоящим специалистам, не по своей воле оказавшимся в Сибири. Если бы не их знания, опыт и умение, не было бы в живых ни мамы, ни меня. Сутки врачи боролись за нашу жизнь. Наконец у мамы заработали почки, а меня вытащили щипцами. После родов мама временно ослепла и несколько дней не могла увидеть меня. Потом зрение вернулось.
Когда решали, оперировать маму или применить щипцы, папа страшно боялся потерять ее. Моя бабушка Лина сказала доктору:
– Не надо оперировать. Она очень здоровая женщина, она родит, только вы ей помогите.
И все получилось, однако осложнения остались на всю жизнь. После моего рождения маме сказали, что у нее не будет больше детей. Я росла любимым забалованным ребенком, и любая моя болезнь становилась для родителей страшным горем, а мама просто теряла голову. Они с папой очень меня любили.
Домой мы добрались за неделю до конца папиного отпуска. Он сразу же пошел на работу и сказал, что завтра отправляется в военкомат.
Папа всегда занимался руководящей работой — и в комсомоле, и потом, когда его приняли в партию. Он не был военнообязанным — у него был «белый билет» по здоровью. В молодости они с маминым братом, а моим дядей Шурой Вебером страстно мечтали пойти в Красную армию. Дядю Шуру взяли, а папу не пропустили из-за зрения — он ходил в очках. Ранее он перенес заболевание легких, подозревали туберкулез. Доктора не справлялись, помогла одна старая женщина в далекой таежной деревне, куда папу отвез его отец — мой дед Евстафий Лукич Тетерин. Папа там жил несколько месяцев и вернулся, как он считал, здоровым. Однако медкомиссия забраковала его по зрению, да и легкие военным врачам тоже не понравились.
Однако теперь была совсем другая обстановка. Папа привык быть всегда на переднем крае. Закрыться «белым билетом» — не в его правилах. В военкомате ему отказали:
— Приказа брать на фронт «белобилетников» не было, пожалуйста, не мешайте работать.
Он написал прошение Ворошилову рассмотреть его дело индивидуально и зачислить рядовым в Красную армию, но ответа не получил. В военкомате сказали, что в отдаленных селах все мужики и даже молодые женщины ушли на войну, остались одни старики. Хочешь помочь Родине — поезжай и возьми какое-нибудь хозяйство. Там от тебя больше пользы будет, чем на фронте.
Папа сам выбрал какое-то далекое село и написал заявление о переводе. Мама была в шоке, но спорить с любимым мужем не могла. Мы приехали в эту деревню. Я так и не знаю ее названия — мама не могла вспомнить, слишком много лет прошло. Поселились у приятной пожилой женщины, сыновья которой ушли на фронт. А через несколько дней пришел ответ из Москвы. Папе позвонили из военкомата, страшно удивленные тем, что на его имя поступило письмо от Ворошилова. Конечно, вряд ли его писал сам Ворошилов, скорей всего, какой-нибудь штабист. Папа уехал в центр, мы остались ждать. Вскоре папа позвонил в контору и попросил, чтобы нас с мамой отправили проводить его на фронт.