И это случилось. Девушка неловко оступилась и задела рукой подсвечник с тремя толстыми оплывшими свечами.
Неповоротливое, хоть и красивое платье из светло-голубого кринолина, вспыхнуло в один миг. Кто-то закричал, другие дамы всплеснули руками, матери скорее оттаскивали дочерей в стороны, иные сами быстрее отпрянули, чтобы огонь не перекинулся на их наряды.
А девушка побежала к балконной двери.
— Письма, сохрани его письма! — кричала она застывшей от ужаса кузине. И летела на свет.
Никто не остановил, знали, что всё равно сгорит. Это было уже не раз.
Девушка, похожая на свечу, наконец распахнула балконные двери. Осенний ветер бросил ей в лицо тяжёлое дыхание осень, и платье вспыхнуло ещё сильнее.
— Сгорела от любви! — шептали в толпе, а жертва моды и красоты рухнула на пол, продолжая пылать.
Дамы охали и зажимали носы, падали в обморок, музыка стихла, кто-то из мужчин попытался накинуть на несчастную пальто, но было слишком поздно.
Оставалось порадоваться, что я не чувствую запаха горелой плоти. Горькая радость от осознания окончания мучений.
Потом картинка сменилась, и я переместилась в небольшой, стылый домик у реки.
По гостиной ходили двое мужчин, одетые в чёрное. Они казались большими стервятниками, ожидающими неизбежных известий о смерти.
— Она уже четыре дня в таком состоянии, целители говорят, надежды нет, — словно заводная кукла произнесла та самая девушка, кузина сгоревшей, и прижала руки у груди.
Глаза были сухими, но красными, наверное, даже она смирилась с судьбой.
Мужчины хмуро переглянулись, но ничего не ответили и продолжили ходить. Когда один оказывался у окна, другой становился у скрипучей лестницы, ведущей на второй этаж.
— Надо что-то решать с ребёнком, — упрямо говорила девушка. — Я не смогу содержать его на свои средства.
Мужчины снова промолчали. Оба они были немолодыми, в чём-то похожими между собой, ходили, опираясь на толстые трости с золотыми набалдашниками.
— Он ведь вашей крови, — настаивала девушка.
На этот раз она повернулась и прямо посмотрела на них. С кузиной, умирающей наверху, девушки были в чём-то похожи, но говорившая казалась лишь блёклой копией сгоревшей.
Часы в коридоре пробили пять ударов.
— Всё закончилось, — произнёс сразу после того, как затих последний, один из двух важных господ.
Мужчины снова переглянулись, и второй произнёс со вздохом, обращаясь к девушке, как обращаются к экономке, выполнившей свои обязанности, но в чьей помощи больше не было нужды:
— Смею поставить вас в известность, госпожа Вислоу, что ваш племянник переходит под нашу протекцию. В пансионате он не будет ни в чём нуждаться, ему даже дадут отцовское имя, но род Уквийских никогда не примет его как равного. Вы понимаете, незаконнорождённый и всё такое.