Повод я нашла быстро. У ног Гастона сидел с важным видом тот самый алхим Ле Шатон.
— Можно его погладить? — спросила я, представляя, какая, должно быть, у этого зверя мягкая плюшевая шёрстка.
— Это вы у него спросите. Они умные, — понизив голос, ответил толстяк и перекрестился. Судя по его округлившимся от ужаса глазам, он был бы рад делать что-то другое, а не ходить за алхимом, но приказы хозяина не обсуждаются.
— Можно вас погладить? — со всей серьёзной важностью спросила я, обращаясь к львёнку.
Его длинный хвост, увенчанный на конце крупными перьями песочного цвета, чуть подрагивал, а глаза смотрели добродушно, но одновременно, я это чувствовала, животное было настороже.
— А у тебя сладкая булочка, женщина, есть? — спросил он и фыркнул.
— Нет, к сожалению. Последняя лепёшка ещё с утра закончилась.
Не буду же я при всех говорить, что она же была единственной в моём рационе за сегодня!
— Жаль, но ты можешь меня погладить, — львёнок говорил, чуть растягивая слова. Время от времени он фыркал и умильно морщил нос. — А змеи у тебя тоже нет?
— Нет, простите, — растерялась я, но продолжала улыбаться. — Я их очень боюсь.
— А я люблю. Ну, гладь, мне нравится, когда чешут за левым ушком.
Не обращая внимание на сноба дворецкого, фыркающего похлеще львёнка, и Гастона который таращил на меня глаза, дивясь смелости, я наклонилась и аккуратно погладила Ле Шатона между ушей и по спинке.
Он закрыл глаза и замурчал. Шёрстка у него была, как я и думала, как меховая муфта, выставленная в витринах магазина в Торговом квартале.
Мне удалось прикоснуться к ней лишь однажды, когда я убиралась там после большой выставки. Это было ещё в прошлой жизни, когда я не имела отношения к магии и не слыла травницей.
И с Рысью не зналась.
Одним словом, поганое было время.
— Ты в следующий раз булочку принеси, — посмотрел на меня львёнок. — А лучше побольше булочек.
И я чуть не прослезилась. Ле Шатон выглядел вполне упитанным ребёнком, не думаю, что его здесь плохо кормят, но я разделяла его страсть к вкусняшкам.
Иногда жизнь складывается таким образом, что лишь они могут скрасить долгие дни ожидания лучшей доли.
— Он попрошайка, хозяин его очень любит, но перекармливать не велит, — пояснил Гастон, когда мы вышли на крыльцо.
Дворецкий с таким удовольствием на лице закрыл за нами дверь, словно выгнал меня навсегда. Но я лишь пожала плечами.
Как не изображай из себя важную птицу, так и останешься прислугой. Пусть вышколенной и уважаемой среди челяди, но слугой господина.
Никогда не стоит об этом забывать!
— Давно он его создал? — поинтересовалась я у толстяка, который явно передо мной робел и чувствовал себя не в своей тарелке.