– Не надо, я такси возьму.
То время, пока он лежал в больнице, мы постоянно общались по видеосвязи.
Он прекрасно выглядел, веселился, шутил – правда, теперь его шутки стали с налетом черного юмора и более храбрыми в отношении смерти, я бы даже добавил, с привкусом фаталистической романтики. Он так же мечтал, строил планы на будущее, теперь еще более интересные, еще более сумасшедшие, хотя его трудно обвинить в неоригинальности по жизни. Но теперь в его теле поселился сосед, которого невозможно игнорировать и который заставляет обратить внимание не на пустой, бессмысленный, суетный циферблат часов всего с двумя стрелками, а на наполненную смыслом и значимостью самую тонкую стрелку – секундную…
– Я рад за тебя, подруга, – сказал Леша, после моего короткого рассказа про нас с Гордеем.
– А я не знаю… Всегда, как только происходит что-то хорошее, обязательно случается какая-то херня, которая откатывает назад!
– Повторяющаяся ситуация, – напомнил Леша.
– Да, – задумчиво произнес я и вздохнул.
– Где твой креативный мозг? Давай, придумывай, как круг в спираль превратить!
Я молчал.
– Ну?!
– Я поеду в Питер! Прогонит, я пойму, уеду…
– Не выдумывай ситуации, не накручивай себя, просто поезжай и все.
– Спасибо, мой хороший.
Я открыл дверь и вошел в квартиру.
С 2007 года я появлялся в ней только по праздникам. И всегда это было тяжело. В ней я чувствовал себя угнетенным, забитым в угол, с ней не связано ничего хорошего. Здесь я томился в ожидании встреч с Тимофеем, здесь была моя тюрьма, моя психиатрическая больница. Здесь я познакомился с Катериной. Пожалуй, это единственное нейтральное событие, связанное с этой квартирой. Помню тот момент, когда мы решили пожениться. Катерина тогда еще курила, мы стояли на балконе.
– Твои тебя женить хотят? – спросила Катерина.
Я кивнул.
– Твои тоже?
– Да, говорят в таком возрасте уже неприлично в холостячках ходить.
– Ну… давай их порадуем.
Вернувшись с балкона, мы объявили, что решили пожениться. Родители опешили, но вдаваться в подробности не стали. Боялись наверно спугнуть нас. Мои были счастливы оттого, что, наконец, освободятся от тягостных мыслей о том, чем я занимаюсь в Москве. Катины выдохнули, что их дочка не останется в старых девах.
Катерине, естественно, никто не сказал о моем прошлом.
Отец встретил меня не как обычно, теплее, что ли. Может потому, что умерла мама, и он остался один. Обнял. Спросил, как я себя чувствую. Раньше ограничивались рукопожатием и все. Он никогда не спрашивал о моих делах, успехах, моей жизни.
Месяц тому назад мама уехала на дачу, отец остался в городе. Через две недели, ей стало плохо, и она вызвала «скорую». У нее подтвердился COVID. Позвонив из больницы, она строго-настрого запретила отцу говорить мне о ее состоянии. Она переживала за меня и не хотела, чтобы я, выписавшись, рискуя здоровьем, сорвался в Питер. Катерина говорила, что они с отцом звонили ей каждый день, пока я находился в реанимации. Четыре дня тому назад маме стало хуже, и ее подключили к ИВЛ. Вчера рано утром она умерла. Отец подготовил похороны, сообщил всем родственникам и только после этого позвонил мне.