Высокая трава вокруг гробниц была примята и живописно склонилась, словно в поклоне оберегая сон ушедших. В отличие от города, здесь её не касается металлическое лезвие косы. Подальше от гробниц трава ещё стояла во весь рост, несмотря на осеннюю пожухлость. Пока старший брат занимался своими делами у погребения, Левонтий бродил по ней. Трава доставала малышу до груди.
Кузька сел у гробницы матери, достал припрятанный большой кремневый булыжник, самой природой предназначенный быть алтарём. Камень был неровный, но при этом имел четырёхугольную форму. На этом своём алтаре мальчишка развёл огонь, но не такой, когда пламя играет языками, а слабый, тлеющий, дающий только травяной дым.
Кузька думал о маме, звал её. Кинжалом он полоснул руку, отдавая огню свою кровь.
При жизни мы мало ценили тебя
И руки твои, что нас воспитали и знали…
При жизни, занявшись простыми делами,
Не целовали, не понимали…
Слабый ветерок как ответ коснулся его лица. Ветерок — отдалённо похожий на руки матери. Сквозь закрытые глаза Кузька видел образ женщины, склонившейся к нему. Холодок ветра и руки призрака коснулись его. Любовь… он чувствовал, как даже дух женщины наполнен ей. Кузька пришёл поговорить с ней, и лучшего момента, как годовщина смерти, не найти. Сегодня пять лет, как мамы не стало.
— Мама… — одними губами позвал мальчишка.
Он рассказывал об их жизни теперь, после того, как она ушла, и слышал в ответ её тихий смех, такой родной и донельзя любимый. Кузька понял, что без этого тихого смеха он все пять лет чувствовал себя одиноким.
Мальчишка задавал вопросы, а мать отвечала. Эти ответы были предназначены только ему, и никогда никому он не скажет о них, это он знал, и мать тоже знала.
Кузька отрезал своих волос и положил их в тлеющий огонь. Он простился, поклявшись, что всегда будет заботиться о сёстрах и братьях, даже о тех, которых отец приживёт на стороне. Заботиться в память о своей маме, так любившей их отца. Он будет верен её памяти и воспользуется всем, даже своим даром, чтобы защитить семью.
Кузька вспомнил, как потом они бежали с Левонтием домой по холодному, залитому солнцем лесу. И какой жаркой была ладошка в его руке.
— Кузь, ты чего такой сонный? Окликнул задумавшегося мальчишку Илька, — Я, конечно, понимаю, что осень, но в спячку не впадай. Это моя привилегия.
Иллириец улыбнулся. Да, зимой Илька точно впадал в спячку, за что постоянно получал втык от учителей. Солнца ему что ли не хватало. Или дух медведя в нем жил всегда, а по осени залегал в берлогу?
— Не, не сплю, — Кузька обнял друга. — Я думаю, бывает у меня иногда…