Прииде же ныне архиепископъ, она же встретила его с великою честью. Онъ же велми разжигая плоть свою на нея, и принесе ей денегъ триста рублевъ, и даде, и хотяше пребыти с нею. Она же рече: «Что требуеши облещи на ся одежду ветхую самую пребыти со мною; в нейже пребываеши при многоцветущемъ народе и Бога славиши, в том же и самому паки к Богу быти». Он же рече: «Не виде никто мя и в етомъ платеи, что мне и оно облещи, но некоему насъ с тобою видети». Она же рече ему: «Богъ, отче, вся видит деяния наша, аще от человека утаимъ странствие наше, но онъ вся весть, обличения не требуетъ. И самъ-то Господь не придетъ с палицею на тя и на вся злотворящаго, таковаго человека зло пошлетъ на тя, и тот тя имат бити, и безчествовати, и предати на обличение протчимъ злотворящимъ». И сия глаголаше ко архиепископу. Он же рече ей: «Толко, госпоже моя, не имею никакой иные одежды, какие в мире носятъ, разве азъ тебе требую какую ни есть одежду». Она же даде ему свою женскую срачицу[286], якоже сама ношаше на теле, а тот санъ сняше с него и вложиша и себе в сундукъ, и рече ему: «Азъ кроме сея одежды не имею в дому своемъ, понеже отдала портомоице, что носяше мужъ мой». Архиепископъ же с радостию взяше и возде на себе з боромъ[287] женскую рубаху: «На что ми, госпожа, лутше сея одежды требовати, понеже требую пребыти с тобою». Она же отвещаше к сему: «Се азъ сотворю, но еще прежде покладимся[288] со мною».
И в то время прииде ко вратомъ попъ, отец ея духовны, по приказу ея и принесе ей с собой денегъ двести рублевъ, и началъ толкатися во врата. Она же скоро возре в окошко и восплеска рукама своима, а сама рече: «Благъ Господь, понеже подаст ми безмерную и превеликую радость». Архиепископъ же рече: «Что, госпоже, велми радостна одержима бысть?» Она же рече ему: «Се мужъ мой от купли приехалъ, аз же в симъ времени ожидала его». Архиепископъ же рече ей: «Госпоже моя, где мне деватися срама ради и безчестия?» Она жъ рече ему: «И ты, господин мой, иди в сундукъ и сиди, и аз во время спущу тя». Он же скоро шедъ в сундукъ, она же замкнула его в сундуке. Поп же идя на крылцо, она же встретила его, он же даде ей двести рублевъ и нача с нею глаголати о прелюбезных словесехъ. Она же рече: «Отче мой духовный, какъ еси ты прелстился на мя? Единаго часа ради обоимъ с тобою во веки мучитися». Попъ же рече к ней: «Чадо мое духовное, что аз ти скажу, аще ли в коемъ греси Бога прогневляеши и отца своего духовнаго, то чемъ хощеши Бога умолити и милостива сотворити?» Она же рече ему: «Да ты ли, отче, праведны судия? Имаши ли власть в рай или в муку пустити мя?»