Завязалась драка. Я тогда с трудом соображала, что происходит: происходящее содрало корочку с давней, но еще не зажившей раны, а еще и беспокойство за отца пожирало изнутри. Ребят было примерно одинаковое количество, но один из нападавших парней, чтобы припугнуть противников, неожиданно схватил Олесю за шею и начал угрожать. Не знаю, что именно тогда послужило последней каплей, но я, окончательно потеряв остатки разума, набросилась на хулигана со спины и ногтями вцепилась ему в шею, вынуждая заорать и отпустить девушку. В общем, потасовка продолжилась, я получила парочку ссадин и шишек и в итоге ещё полчаса отсидела в полицейском участке. Ни с кем не разговаривала, хотя ребята пытались вытянуть из меня хотя бы моё имя и ждала, пока придет знакомый участковый. Дядь Миша, который начинал службу с папой и хорошо знал нашу семью, сделал так, чтобы меня это дело не коснулось. Взял письменные показания, пообещал, что больше меня не вызовут, и отпустил. К слову, когда я вернулась, отец спокойно похрапывал на диване и даже не заметил, что дочери в такое время нет дома.
Я еще долго стояла под душем, и жесткой мочалкой стирала с себя невидимую грязь, а потом, печально усмехаясь, смотрела в зеркало на уродливый шрам и думала, что впервые забыла скрыть его на людях. И они все его видели. Если не на улице, то в участке точно.
Противный комар зажужжал у самого уха, вынуждая нервно тряхнуть головой. Я вынырнула из воспоминаний, словно из ледяного болота. В волосах запуталась крошечная веточка, принесенная с верхушки берёзы потоком ветра, а я снова неосознанно коснулась пальцами рубцов на шее.
- Дура ты, Тихуша, - пробормотала, прикрывая глаза. – Дура.
Обреченно покачала головой и поплелась в комнату.
Рисунок нужно было завершить.
Руки едва заметно подрагивали, а пальцы, стискивающие лямки большой спортивной сумки, противно потели. Свежий ветерок обдувал влажную после утреннего ливня землю, но не спасал от удушливого жара. А всё потому, что этот жар душил меня изнутри, в то время, как город отдыхал от долгой духоты и нежился на прохладном ветре последние три дня. Прохожие вокруг ускоряли шаг, кутались в тёплые кофты и становились чем-то похожими на меня. В такие моменты я обычно чувствовала себя ближе ко всему остальному миру, но сегодня все ещё не могла избавиться от безумного волнения, вынуждающего гореть изнутри.
Тётя Света, очень высокая и худая женщина с острыми скулами, впалыми бледными щеками и копной искусственных светлых кудрей стояла сейчас рядом на крыльце и придерживала стальную дверь домофона. Её зычный голос эхом разносился по подъезду, а глаза, поразительно похожие на папины, горели искренней радостью. Она обрушила на нас эту радость еще вчера, как переступила порог квартиры, и под её потоком к вечеру оттаял даже сурово настроенный отец.