- Стоит помнить, что за пределами этого дома есть мир, который совсем не любит людей, - как всегда затягивается дедушка терпким табаком из своей трубки. – А из-за него люди не любят друг друга ещё сильнее. Выдели император один день для бесчинств и отмени наказания за преступления, люди вцепились бы в эту возможность, как голодные собаки в обглоданную кость.
- Но ведь не все люди плохие, - замечаю я резонно, не упуская ни единого слова дедушки. – Тётя Света хорошая, няня Валя тоже. Думаю, тебе попадались не лучшие представители человечества, но это не значит, что все подобны им.
Мне нравится, что дедушка заводит со мной такие серьёзные разговоры. Я чувствую себя очень особенно в эти моменты, пусть до конца и не принимаю его взгляды. Но я открыта для новых уроков и правильных слов.
- Ты права, - подаётся дедушка вперёд и, убрав трубку в сторону, касается моего лица ладонью. – Есть хорошие люди и, наверное, их много, но… На лицах людей ничего не написано. И тот парень, выглядевший как лютый уголовник, может оказаться добрейшим из людей. А милая девчушка тринадцати лет может быть живодёркой, которая лишь ждёт момента, чтобы перейти на людей в своих кровавых экспериментах, - он приподнимает мою голову за подбородок. – Опасайся всех, и тогда возможность получить удар ножом снизится. Убей или будь убита.
Может показаться, что такие слова не должны были исходить от аристократа вроде моего деда. Он ведь родился со всеми этими привилегиями, которые давала наша фамилия, и никогда не знал нищеты с голодом. Его окружали воспитанные и помешанные на внешних атрибутах люди, что лучше отрубят себе руку, чем совершат ужасный проступок. Но как позже показала моя собственная жизнь: не важно, в каком доме и в чьей семье ты родился, эти факторы не определяют тебя как хорошего человека. И Иващенко только подтвердил это.
Но я всё ещё не могу взять себя в руки и, стиснув зубы, выйти встретить новый день. Не могу толком объяснить. Перебираю исходы той встречи в подвале. Могла ли я что-то изменить? Прислушался бы Стас к моим словам, если бы попросила его не убивать мужчину? Сделал бы он всё так, как я скажу? Помиловал бы его, чтобы позже сдать полиции?
- Госпожа? - дрожит голос Евы.
Она приходит каждый день по несколько десятков раз. Порой просто заглядывает, чтобы взглянуть на меня, ни разу не сменившую позу. А временами пытается разговорить меня и даже накормить, оставляя на тумбочке поднос с едой. От блюд Павла Генриховича, наверное, одуряюще вкусно пахнет, но я ничего не чувствую.
- Госпожа?