Гитара смолкла, Софья опустила ее на колени. В кабаке стояла мертвая тишина. Софья удивленно смотрела на неподвижные, заросшие бородами лица мужиков, на зажмуренную физиономию Устиньи с одинокой слезой на пухлой щеке, на ошалелые глаза мартемьяновских молодцов. Тот темноволосый парень, что подал ей гитару, даже встал со своего места и стоял, весь подавшись вперед, в упор глядя светло-серыми глазами. «Глаза у него какие чудные… — почему-то подумала Софья. — Сам темный, а глаза — светлые, странно…» И удивления в этих глазах не было, лишь пристальное внимание и теплота, от которой по спине у Софьи побежали мурашки. Забыв о всяких приличиях и даже о Мартемьянове, она молча, без улыбки смотрела на темноволосого, светлоглазого приказчика. А тот смотрел на нее.
Из этого оцепенения Софью вывело копошение в углу и прозвучавший голос — знакомый до противности:
— Сонька, ты, что ли, воешь? Не п-позволю… Для кого стараешься, мерзавка?
— Замолчи, дурак, — устало сказала Софья, взглянув в мутные, бессмысленные глаза брата, только сейчас поднявшего голову со стола. Никто не рассмеялся, да и сама она не почувствовала никакого стыда. Только бесконечную усталость и отвращение.
— И то верно, обалдуй, не чеши языком, — прозвучал вдруг низкий голос Мартемьянова, о котором Софья совсем забыла и, услышав его, вздрогнула, как от удара.
— Это пошто же, барышня, этот мозгляк с вами говорит так? — поинтересовался купец, подходя вплотную (теперь и думать было нечего обежать его и скрыться). — Муж он вам, не пошли бог?
— Брат, — холодно сказала Софья, безуспешно пытаясь отвернуться от густого запаха сивухи. — Изволь пропустить.
— Да как же я тебя такую отпущу? — искренне, без тени насмешки удивился Мартемьянов, вытягивая руку и загораживая Софье дорогу. — Да я такого пенья ни в Москве, ни в Петербурге не слыхал, так куда ж я пущу тебя?
— Пошел во-о-он… — чуть не теряя сознание от омерзения, простонала Софья. В голове билось одно: «Не поможет никто… Не спасет… Никому дела нет… Дура, дура, сразу бежать надо было, а теперь…» А теперь горячие и очень сильные руки держали ее за плечи, запах сивухи душил, сбивчивый шепот обжигал ухо и шею:
— Едем, богиня! Едем, красавица! Брату твоему отступного заплачу сколько запросит! В Москву-матушку! Брильянтами завалю! Полное содержание дам, к зиме в Париж покатим! Поедем, матушка!
— Уйди… Уйди, ради Христа, да что ж это… — задыхаясь, умоляла Софья. От ужаса липким потом покрылась спина, она молотила кулаками в грудь купца, но это было все равно что лупить в медный чан — только что не гудело. В полном отчаянии она закричала: