— Ты объявляешь нам войну? — Спросил офицер вполне серьёзно.
— Нет. До завтрашнего утра. С восходом солнца вы будите считаться нашей добычей. Имейте ввиду, что добычу мы едим.
— Ты не слишком гостеприимен, вождь. Как тебя зовут?
— Меня не надо звать. Я прихожу сам, когда хочу и куда хочу. Особенно на моей земле.
— Нас по-другому встречали твои соседи, вождь. И я знаю твоё имя. Тебя зовут Кохэн Лэнса.
— Я рад, что ты знаешь моё имя. А теперь уходи и уводи своих людей.
— Если ты убьёшь нас, сюда придёт много наших друзей. Они отомстят за нас.
— Как много? — Спросил я.
— Очень много.
— Тогда мы выкопаем яму больше.
— Для чего? — Спросил офицер.
— Для ваших трупов. Мы столько не съедим.
Офицер, выслушав переводчика, усмехнулся.
— Ты слишком самоуверен, вождь.
— Я всё сказал, а ты услышал! — Бросил я и отошёл от стены.
Мы не стали дожидаться утра. Лагерь французов в свете костров просматривался со стен отлично. Место нами пристреляно. Прицел для каждого орудия выверен и подобран индивидуально.
— Огонь! — Скомандовал я.
Всего шестнадцать выстрелов потребовалось, чтобы уничтожить двести восемнадцать французских солдат. Из них четырёх офицеров. Хотя в то время такого понятия, как «офицер» ещё, кажется, не было. Или было? Не помню. Мы нашли их тела в одной палатке с тем командиром, что подходил к стене с «дарами».
Одновременно с выстрелами из боковых нижних ворот выскользнули все воины и потихоньку пошли в сторону французского лагеря. Я научил их считать на пальцах. Четыре пальца — это шестнадцать суставов, если считать и кончики пальцев.
После шестнадцатого выстрела, воины кинулись в лагерь противника. Прикоснуться к мёртвому врагу, считалось очень почётным, а к живому и подавно, поэтому раненых, но живых, сразу не добивали, а вязали их по рукам и ногам.
Я подошёл к месту побоища, когда уже всё стихло, кроме стонов раненых. Их было двадцать три человека. Офицеров среди выживших не было. Командирской палатке, стоявшей в центре, досталось больше всего.
Как не странно, я не рефлексировал на тему убийства бледнолицых. Европейцы в Америке уничтожат миллионы индейцев. Только Кортес и другие конкистадоры в центральной Америке, по самым скромным подсчётам, уничтожили около двухсот тысяч индейцев.
Я был индейцем, так и что мне оставалось делать?
Но даже если бы я был европейцем, я не хотел участвовать в геноциде коренного населения Америки.
— Ты зачем сюда пришёл? — Спросил я первого пленника по-французски.
— Нас послали, — прошептал он, не успев, видимо, удивиться. А может он не понимал, кто с ним говорит. Его глаза оставались закрыты.