Блядство! Я отравлен голубоглазой ведьмой. Она въелась в самые темные глубины моей души. Я гнил с воспоминаниями о ней. Но не верил в сраный спектакль, который они разыгрывали с Шабазовым перед камерами. Она не могла быть с ним счастлива. Ни с ним, ни с одним другим. И сейчас в моей голове настойчиво крутится лишь одна единственная мысль. Неуместная и ненужная, которая затмевает мой мозг плотным туманом. Я убью ее, если это так.
Зал расходится громкими аплодисментами, очередной лот продан, а когда на сцене появляется эффектная блондинка, каждую мышцу сводит тугим жгутом. С голодом, с ненормальной потребностью я впитываю в себя облик женщины, въевшийся мне под кожу гребаным ожогом. И сейчас он начинает оживать, гореть адским пламенем, и мне с трудом удается сдержать себя на месте. Я с деланным упоением откидываюсь на спинку кресла и заставляю себя просто наблюдать, как непринужденно она ведет речь. Как колыхаются ее золотистые волосы, завязанные в тугой хвост, как при малейшим движении покачивается ее сочная грудь, а чертова полупрозрачная блузка позволяет увидеть кружевной лиф, и как натягивается юбка карандаш, провоцируя взглядом жадно вылизывать ее округлые бедра. Материнство пошло ей на пользу.
Проклятье… Делаю глубокий вздох, чтобы хоть на толику заглушить разгорающееся внутри пламя.
Три года. У меня ушло три чертовых года, чтобы сегодня сидеть здесь уверенным в каждом своем шаге. Никто не знает, что Хаджиев все это время был жив. Никто не знает, что он вернулся с жаждой мести. В памяти невольно вспыхивают яркие картины, написанные кровью. Первый год я перебирался как дворовый пес: у меня не было ни людей, ни денег, ни оружия. У меня не было ни черта, чтобы я мог вернуться, заявить о себе и забрать свое. Не знаю, каким чудом я не выполз из окопа раньше времени. Еще ни разу в жизни мне не приходилось испытывать такую адскую ломку, когда перед глазами ежедневно всплывали кадры из воспаленной фантазии как Шабазов трахает мою жену. Мою птичку. И эти кадры выжигали мне сетчатку глаз. Атрофировали мозг. Проникали ядом в кровь.
Я жил в красном тумане ярости.
Именно в тот период я вернулся к боям. Правда, к подпольным, тогда я смог заработать хорошие деньги на людях, которым нужно было зрелище из мяса и крови, но мне было насрать, ведь больные ублюдки платили большие деньги за кровавое шоу в клетке.
Я жил как животное. Ел, спал, убивал. Бои были панацеей от всего. Они помогали мне переживать ту боль, что разрывала меня при каждой мысли о ней. Бои помогали мне приближаться к своей цели, от которой я был зависим. Я кормил своего зверя хрустом костей и криками оппонентов. Дышал их кровью, пил ее и жил в ней. До тех пор пока не поднялся на всем этом дерьме. И только после я приступил к сбору людей. К тому времени я уже сам занимался развитием подпольных боев и проверял каждого, как вшивую шлюху, прежде чем начал уничтожать то, что когда-то возводил собственными руками. Бизнес. Торговый. Лес. Стройки. Акции. Облигации. Все. Я уничтожал все. Перекрывал им кислород на каждом шагу. Вогнал Шабазова в долги. Разрушил все, на чем он зарабатывал. Заставил этого ублюдка грызть руки в кровь, потому что он не знал, кто стоит за всем этим. Но скоро узнает.