Забравшись на койку, я сворачиваюсь калачиком. Почему-то сейчас особенно ощущается насколько я одинокая и никому ненужная. А может я ошибаюсь? Ладонь непроизвольно располагается на животе. Это же бред? Я узнала о беременности всего полчаса назад. Откуда я могу чувствовать его? Но я чувствую.
Я больше не одна. Во мне пробивается маленький росточек. Маленькая жизнь.
Делаю глубокий вздох и заставляю себя подняться с кровати. Взгляд снова падает на поднос с едой. И я намерена затолкать в себя хотя бы половину. Ради него.
Интересно, девочка или мальчик? Кого бы хотел Хаджиев?
От этой мысли мое сердце болезненно екает.
Глава 39. Возрождение орла
«В возрасте сорока лет когти орла становятся слишком длинными и гибкими и он не может схватить ими добычу. Клюв теперь слишком длинный и изогнутый, не позволяет его владельцу есть. Перья на крыльях и груди становятся слишком густыми и тяжелыми и мешают летать. И орел оказывается перед выбором: либо смерть, либо длительный и болезненный период изменения, длящийся сто пятьдесят дней… Он летит в свое гнездо, находящееся на вершине горы и там долго бьется клювом о скалу, пока клюв не разобьется и не облезет… Потом он ждет, пока не отрастет новый клюв, которым затем вырывает себе когти… Когда отрастают новые когти, орел ими выдергивает свое слишком тяжелое оперение на груди и крыльях… И тогда, после пяти месяцев боли и мучений, с новыми клювом, когтями и оперением орел снова возрождается…» (Притча об орле. — прим. автора)
Только в моем случае прошло четыре года боли и мучений, которые сменялись отчаянием и беспомощной яростью. И так по кругу. Все это время меня разрывало от эмоций, не поддающихся никакому контролю. Мой внутренний зверь становился голодным и кровожадным. Требовал справедливости. Требовал ее, заживо ломая изнутри ебаные кости. Но сегодня я устрою им встречу. Утолю гребаный голод. Позволю себе возродиться. Потому что сегодня я увижу ее. Смогу прикоснуться, почувствовать запах, что преследовал мой разум все эти годы. Перекрывал кислород. Сводил с ума.
Три года назад люди Аль Нук-Тума помогли выбраться из тюрьмы новому человеку, с которым мне пришлось познакомиться самому. И мне предоставилась такая возможность. Я был вынужден залечь на дно. Исчезнуть, чтобы набраться сил и связей. Ведь стоило мне только показаться, как все падальщики набросились бы на ослабевшее тело, желая урвать хоть одну мою кость и поставить ее в своей конуре как трофей.
Поэтому, мне пришлось ждать. Делать то, что я ненавидел больше всего на свете. А как только я попал за решетку, для пущей убедительности, люди Джафара помогли сымитировать мое убийство. Но я был жив. Жив, черт меня раздери. Вот только ощущение, будто я был завален землей, не покидало меня ни на секунду. Потому что все это время я был лишен возможности схватить свою добычу, свернуть гребаному пидорасу шею. Терпел, скрипя зубами, и медленно подыхал. Потому что я все слышал и видел. И свадьбу Таты с ублюдком Шабазовым. И беременность, и появление в их «семейном гнездышке» мелкого выродка. Я не в праве ее винить, но вынести мысль о том что это все не мое… Да хуй я это вынесу. Мне насрать на бизнес и бабки, что она разделила с новоиспеченным муженьком. Но ее не отдам. Вырву с корнем из лап Шабазова. Залижу на ней каждую царапину. Заставлю свою злость атрофироваться. Она не виновата. Именно это я вбивал себе в мозг как ржавые гвозди. Но пестрящие снимки и заголовки в газетах выворачивали меня наизнанку. Доказывали обратное. Убеждали, что моя птичка счастлива. Она улыбалась.