А когда мужчина начинает двигаться в мою сторону, желудок скручивает до потемнения в глазах. Я совершенно не понимаю происходящего, но мне и не позволяют этого сделать.
Ловким движением мужские руки буквально выдергивают меня из трусов, причиняя боль, а затем рывком избавляются также и от майки. На мои жалкие попытки сопротивления он даже не обращает внимания. Бесчувственная глыба мышц, выполняющая приказ своей хозяйки. И, оставшись перед ними голой, я опускаюсь на колени в попытке хоть как-то прикрыть наготу. А в голове бьется единственный вопрос: За что?
— З-зачем… — задыхаюсь от унижения, — вы это делаете…
Женщина смеривает меня презрительным взглядом, явно получая удовольствие от всей сложившейся ситуации.
— Ибрагим, отвези эту грязь, куда ей место.
Близится тяжелый рассвет, только темнота не желает уступать место восходящему солнцу, все еще держа небо в плену мрачных туч.
Подстать моему состоянию после бессонной ночи.
Сука. Красивая голубоглазая, сука. Она отравляет хуже никотина.
Выпускаю густое облако дыма и тушу сигарету о собственную ладонь, сжав в кулак, перед тем как бросить ее в переполненную окурками пепельницу.
За последние дни единственная моя пища — табак и алкоголь.
И мысли о ней. Бесконечные и безжалостные. Они выжигают меня изнутри. Заставляют сгорать заживо. И прогнать их я не в силах.
Глубоко вздохнув, принимаюсь устало разминать шею.
Я нашел птичку. И теперь единственное мое желание: обладать ей.
Я как маньяк хочу, чтобы все ее стоны принадлежали мне. Так же как и ее душа и тело. Ее сердце и мысли.
Я желаю ее всю без остатка. Со всеми страхами и болью.
Но каждый раз, когда я в наказание ставлю эту женщину на колени — собственноручно дарую ей власть над собой. А этого я не допущу.
Больше не допущу.
Я практически на грани безрассудства.
Эти два года не прошли бесследно. Многое изменилось. Как и я сам.
Но сейчас больше всего на свете я ненавижу не Тату, а себя. Потому что так и не смог испытать к ней отвращение и брезгливость, взглянув в ее бесчувственные топазы.
Зато она смогла.
Но тем хуже для нее.
Моя обугленная душа, искореженная рубцами прошлых ошибок больше не способна на сострадание. Ибо это и стало моим промахом.
Медленно подхожу к окну, наблюдая, как проливной дождь смывает следы прожитого дня.
Но не все следы можно стереть. Особенно невозможно те, что оставлены кровью.
Тата была именно той, чей след я не смог стереть. Не смог забыть.
След, впоследствии ставший моим самым уродливым шрамом.
Сделав глоток терпкого алкоголя, я пытаюсь оттолкнуть натиск прошлого и сосредоточиться на сегодняшнем дне.