БАРМЕН. Какой? Базилик, смородина, грейпфрут?
– А вы какой посоветуете?
БАРМЕН. Смородиновый, я думаю.
– Давайте.
Тут же на стойке возникает стакан, полный кубиков льда, и трехсотграммовая стеклянная бутылочка с лиловым содержимым.
– Даже так!
БАРМЕН. Коктейль в стекле. Тема.
– И вы все так храните?
БАРМЕН. Все не получится. Некоторые вещи быстро портятся.
19:03
Только Антон отходит в уборную, ко мне подсаживается необычайный субъект: поджарый мужчина в водолазке с высоким горлом, накинутым на плечи банным халатом, вязаных варежках и монструозной маске из папье-маше – навроде жутковатой головы-полумесяца, – но и такой маскарад немудрено списать на предпраздничные дни.
СТИХОТВОРЕЦ. [Пьешь?]
– Пью.
СТИХОТВОРЕЦ. [А что так мало?]
– Жить хочу.
СТИХОТВОРЕЦ. [Тогда зачем пьешь?]
Предчувствуя нотации и испанский стыд, уступаю реплику.
СТИХОТВОРЕЦ. [Определись уже, несчастный, чего боишься – жизни или смерти, – и беги в противоположную сторону.]
– А если я боюсь всего понемногу?
СТИХОТВОРЕЦ. [Тогда тебя не спасти.]
– А как же клиническая психиатрия?
СТИХОТВОРЕЦ. [А никак. Это для мнительных, как даосизм.]
– Жалко, если так. Я ведь верил в клинику. Ты кем будешь?
СТИХОТВОРЕЦ. [Стихотворцем Захаровым.]
– А я журналистом с неблагозвучной франко-грушевой фамилией. Очень приятно. Пишешь о чем?
СТИХОТВОРЕЦ. [Обо всем, что сопутствует и светит.]
– Ну и, конечно, о любви.
СТИХОТВОРЕЦ. [Конечно!]
– Что ты о ней скажешь?
СТИХОТВОРЕЦ. [Я рифмопут прогрессивный. У меня любовь вычисляется математически – частотой соитий. А ты что думаешь, журналист?]
– Это важно – соприкасаться гениталиями с кем бы то ни было.
СТИХОТВОРЕЦ. [Ты тут по делам?]
– Ищу.
СТИХОТВОРЕЦ. [Кого?]
– Бога ищу.
СТИХОТВОРЕЦ. [Лови на опарыша.]
– Чего? Где?
СТИХОТВОРЕЦ. (Сует мне под нос неопрокинутую рюмку.) [Здесь. Видишь?]
– Да. Но у него трезубец в руках.
СТИХОТВОРЕЦ. [Думаешь, черт?]
– Нет, но и не отец Христа.
СТИХОТВОРЕЦ. [Должно быть, Сорокаградусный Нептун.]
Пальцем я черчу знак Бафомета на ножке стула – маякую застрявшему в клозете Антону, что надо убираться отсюда, пока репортаж не переквалифицировался в криминальную хронику или – того лучше – гомоэротическую беллетристику.
СТИХОТВОРЕЦ. [Послушай, а разве бог не…]
– Что?
СТИХОТВОРЕЦ. […умер?]
– Вот и выясним. Сам как считаешь?
СТИХОТВОРЕЦ. [Умер. Еще как умер. Логика его скосила. (Смеясь в рукав.) Стерлядь сухопутная. А знаешь что? Ты тут клинику упоминал. Верно мыслишь. (Вставая из-за стойки.) Бога нет, но по скворечникам разбросаны святые его мощи. Пойди там поспрашивай.]
19:10
Я всего-то понадеялся найти свою религию до закрытия баров. Макгаффин этого вечера, она всегда на паб впереди. Я сдаюсь. Откупориваю ключом припасенное красненькое, и мы идем куда угодно, но не на четвертый круг. Хватит. Искомое, как говорится, любит троицу, и поэтому этот переулок – Последний во всех смыслах.