Попакратия (Леутин) - страница 21
Отныне самый просторный зал во втором этаже заброшенного здания окрестили Залом Соборов. Соборы предполагалось проводить со всей торжественностью, сидя на принесенных совместными усилиями старых покрышках. Пальцы зажгли спички, огонь разжег ветки, костер распалил беседу, беседа выявила первый механизм политики: из жалоб растет конкретика предложений и решений.
– В общем, я никому еще об этом не рассказывал, но в детстве каждый день меня, ну почти каждый день, насильно приводили в одно мрачное и зловещее здание. Оно пахло кислой капустой и старыми котлетами. И там… Даже не знаю, как это сказать. Там меня раздевали догола. И надевали колготки. Колготки, да. Несмотря на мою принадлежность, так сказать, явную принадлежность мужскому полу. А вокруг были другие дети. Мальчики и девочки. И они тоже все были в колготках. Ну, девочки в колготках – это все же как-то нормально. Но мальчики… А потом мне давали в руки маракасы. Маракасы! Древнейший ударно-шумовой инструмент коренных жителей Антильских островов – индейцев таино. Индейцев! Антильских! При чем здесь я? Или еще они иногда давали мне такую железную штуковину, по которой нужно было бить другой штуковиной. И заставляли меня вот на этом перед ними играть. На маракасах! В колготках! В окружении других мальчиков, которые тоже были в колготках. Перед этими старыми толстожопыми людьми. Ну кто они после этого? Кто? Звери. Звери они.
– А меня заставляли писить сидя. Якобы чтобы не пачкать сидушки, потому что уборщица приходила через день. Дома я всегда писил стоя и ничего не пачкал. И в садике мог бы тоже. Но нет. Я должен был писить сидя, как девочка.
– А то, что между унитазами вообще не было стен? Вечный опенспейс.
– А то, что отпрашиваться нужно в школе, чтобы сходить в туалет, перед всем классом? И все понимают, куда ты и зачем. Самые остряки говорят: «Да какай здесь», и учитель им за это ничего.
– Вообще нафиг руку поднимать, когда хочешь что-то сказать? Сиди как дурак. Сиди и молчи. Молчи и слушай ахинею.
– Ко мне все время на диктанты подсаживаются. И я всем говорю одно и то же: списывай, мне не жалко, только вопросов дурацких не задавай, правильно или нет. Я не знаю! А из-за тебя еще сомневаться начну.
– А самое что, знаете, что самое того? Когда вот судорожно ищешь параграф в учебнике, а учителка в этот момент: «А с домашним заданием отвечать к до-ске пойде-е-е-е-т…» Ох, как она омерзительно тянет это «е» в слове «пойдет». «К доске пойде-е-е-е-т». А ты нашел параграф и пытаешься успеть за эти полминуты хоть что-то выхватить и запомнить. «Пойде-е-е-е-е-е-е-т». И ты слышишь, как она ручкой водит по клеткам напротив фамилий в журнале, и пытаешься пробежать глазами самое важное, пока звучит это «е». Вот так школа учит нас думать. Вот так она учит.