— Ты с Анной так и не это?
— Чего?
— Не помирился?
Я не стал отвечать. Лёха немного подождал, помялся и снова спросил:
— А в Зойкино кафе ты с Ленкой ходил? Хорошая девчонка. Муж только…
— Ты её знаешь?
— Ленку? Ну, как знаю… Немного. Надо было съездить кое-куда, так она просила помочь. Это ещё в прошлом году было, — и пояснил зачем-то. — Я бесплатно помогал.
Прощаться закончили, народ потянулся к автобусу. Лёха подошёл к гробу, взял его в изголовье, Галыш встал в ногах. Нюрка вдруг встрепенулась, в глазах появился смысл; она уцепилась руками за край гроба и тихонечко заскулила — по собачьи, по сучьи — и старуха рядом со мной перекрестилась:
— Слава Богу, ожила.
Мы с Серёней взяли крышку. Бабы завыли снова, кто-то высморкался громко, и я брезгливо отшатнулся.
— Не дёргайся, — буркнул Серёня.
После Зойкиной истерики, он смотрел на меня исключительно исподлобья. Он и раньше меня недолюбливал, хотя открыто свою нелюбовь старался не выказывать. Однако на уровне интуиции это всё равно чувствовалось. Мне кажется, он просто не рад моему присоединению к их компании. Такое бывает. Ты вроде дружишь с людьми, всё хорошо, и вдруг приходит человек со стороны и пытается стать таким же своим. Кто-то воспринимает это нормально, а кто-то начинает ревновать к старой дружбе. Серёня из вторых.
Бабы взяли Нюрку под руки, повели в автобус. Мы положили крышку в катафалк и пошли следом. В салоне меня позвал Геннадий Григорьевич:
— Роман, садитесь со мной. Я тут местечко вам занял.
Я сел. Анны не было — ни рядом, ни вообще в автобусе.
— Не ожидал вас увидеть, — сказал я. — А что Анна, решила не ехать?
— Решила. Не любит она подобные мероприятия.
— Подобные мероприятия никто не любит, — я откинулся на спинку сиденья и спросил. — Аркашка вам кем-то приходится?
— Аркадий? — Геннадий Григорьевич как будто растерялся. Он посмотрел на меня поверх очков, снизу вверх и выдохнул. — Нет, не приходится. Аркадий… Знаете, Роман, здесь всё несколько по-другому. Знаете… Родственные связи не всегда являются верхом отношений, и порой чужие люди испытывают друг к другу чувства более сильные и, я бы даже сказал, более надёжные. До того как уйти в журналистику, я преподавал в школе русский язык и литературу…
— Вы? — изумился я.
— Да. А что тут такого? И Аркадий был моим учеником. Весьма романтического склада ума юноша. Иногда захаживал к нам в гости. Анечка была маленькая, тянулась к нему и так смешно выговаривала его имя…
Геннадий Григорьевич остановился на полуслове, отвернулся к окну и несколько минут молчал, задумавшись, как мне показалось, вспоминая те далёкие годы, когда они были молоды — когда все мы были молоды. Картина за окном, словно подтверждая мою догадку, сменила унылую череду домов, тёмных и сырых, на весёлый золотистый подлесок.