Но больше всего меня обрадовали “подъёмные”. К деньжонкам, что мы привезли с собой, добавилась довольно кругленькая сумма, которой нам до селе не приходилось держать в руках, не то, что получать. Всю наличность мы сложили и честно поделили между собой: жена свою половину тратила на обустройство семьи, я всё до копейки пустил на охоту.
Как сейчас помню последнее воскресенье августа. Часов в девять утра, как новенький червонец ( всё аж хрустит! ), вышел из дома в охотничьих доспехах. Лётная куртка меховая, болотные сапоги с отворотами, стёганые брюки на помочах. Но главное – за плечом тулка-курковка шестнадцатого калибра. Так хотелось быстрее уединиться, скрыться за лесок, приложить её к плечу и хотя бы прицелиться. С детства мечтал об охоте, а ружьё заимел почти в тридцать.
Вот и последний дом посёлка, двухэтажное мужское общежитие. В открытую форточку второго этажа кто-то выставил магнитофон, разнося по округе хриплый голос Высоцкого. Северяне обожали Высотского, особенно мы, только что приехавшие на Колыму за “запахом” тайги. Каждый принимал на свой счёт слова Владимира: “Мой друг уехал в Магадан, снимите шляпу!”, хотя, конечно же, мы не были его друзьями. Лично я его мог слушать часами, но в данный момент, когда я искал встречи с одиночеством, голос Высоцкого вызывал досаду. Казалось, вместе с голосом за мной неотступно следуют чьи-то глаза, и мне уж не придётся по-детски наедине порадоваться своей сбывшейся мечтой.
Миновал пустырь, а песня всё слышна, вошёл в лесок, углубился в него, только тогда мелодия преследовавшая меня, отступила на второй план. Здесь была необыкновенная тишина, словно очутился в другом мире: ни машинного гула, ни стука забиваемых строителями бетонных свай, ни того мирского гомона, что неотступно следует за нами в городе или посёлке. Изредка только засвиристит маленькая пташка или застрекочет в траве кузнечик, и всё снова замрёт. Берёзы, тополя, осины уже с пожелтевшими листьями понуро и обречёно ждали осенних неурядиц, когда закружат сумасшедшие ветры, захлещут дожди со снегом и время дня и ночи для деревьев будет одинаково безрадостным. Сейчас ещё тепло, сухо и можно, хотя бы несколько дней спокойно постоять, забыться, вспоминая о весне и лете, пролетевших так незаметно. Грусть деревьев незаметно перелилась в меня, и не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы понять: охота-это не только ружьё с его курками и сизым дымом.
Именно за этим леском постоянно слышалась “канонада”: только приду с работы домой, сяду ужинать, а в открытую форточку с этих мест доносится “ба-бах, ба-бах”.