-Во шпарит пацан,– удивился вслух Антон,– как по нотам.
Рука Антона машинально потянулась к окну, рванула ручку фрамуги. Та, как живой свидетель происходящего безобразия, открываясь, недовольно рявкнула. Пацан замер, присел, как испуганный голубь, готовый вот-вот вспорхнуть с места. И Антон не шевелился, скрываемый занавеской, не выдавал себя, ждал, что будет дальше. Глаза мальчика пугливо бегали по окнам пятиэтажки. Прошла минута, вторая, третья. Не обнаружив постороннего глаза, мальчик успокоился, просунув руку в ветровик, стал тянуться к дверной ручке. Антон вложил два мизинца в рот, резко свистнул. Воришка, поняв, что над ним издеваются, смущённый, юркнул под грузовик, стоявший рядом. С третьего этажа видны были только головешки сапог, да посиневшие ручонки, электродом чертившие на грязном снегу всевозможные фигурки.
Шло время. Воришка не вылезал из-под грузовика. Тут засвистел чайник. Антон, как на рыбалке кинул щепотку чая в чашку, налил кипятка. Подойдя опять к окну, он не увидел ни сапог, ни электродов. Пока заваривался чай, Антон шарил глазами по двору в поисках пацана. На всякий случай посмотрел на свою «копейку». Стоит ломотина, кому она нужна. Настроение у Антона вконец испортилось. Стало жаль мальчугана и стыдно за себя. Нашёл над кем издеваться. Перед глазами – озябшие ручонки и смешные сапоги. Может, он от ветра хотел спрятаться и погреться.
-А «шестёрка» чья?– вслух подумал Антон.– Мулевича… из первого подъезда. Надо же кому порадел. Жулику и проходимцу. По нём давно тюрьма плачет. Организовал какую-то липовую фирму, якобы тросы вяжет, сам же подпольно держит в подвале винный завод. Жена заруливает на «Форде», сам на «БМВ», а сынишке для опыта купил «шестёрку».
До самого вечера Антон ругал себя и жалел пацана- неудачника. С грустью поведал историю пришедшей с работы жене.
-Мулевичем пусть занимается милиция,– как всегда не в бровь, а в глаз отрубила жена. – Мальчонку мог бы угостить конфетами и печеньем, Одежонку бы Мишкину старую дал ему. Вон её полна кладовая. Дубина ты стоеросовая,– это смутило и задело за живое Антона. Особенно последняя фраза.
От такой несправедливости Антон завалился на диван, отвернулся к стене. Люди его комплекции и, естественно, характера, теряются от откровенной грубости. Они, как малые дети, замыкаются в себе и не находят, чем ответить. В душе Антона раскалённой лавой кипела обида: на воришку, что не во время подвернулся; на жену, которая разила наповал и без оглядки на последствия; на Мулевича, на милицию, наконец, на самого себя. Прибавьте ко всему перечисленному возросшее до неимоверных размеров желание плюнуть на всё и выехать на природу. Не трудно представить всё перечисленное вкупе с крепким организмом шофёра-дальнобойщика одолели болезнь, вытурили её из Антона. Ночью температура спала. К утру он был как огурчик. Тихо, чтоб не потревожить жену, собрал сидорок, заварил в термосе чай, сияющий спустился во двор. Радостное солнце, как друга обласкало его весенними тёплыми лучами. Лишь у горизонта притаились вчерашние иссиня тёмные тучи, готовые в любой момент испортить настроение и рыбалку.