-Егорушка, ты ба съездил в раён што-ля,– надоумила утром на днях старуха. За безумолчный её язык Егор звал свою Анюту Молотилкой. Молотит, молотит языком без остановки.
-Чаво я там забыл? – огрызнулся Егор, не отрываясь от телевизора. Шла трансляция кубка Дэвиса. Старик давно пристрастился к теннису, повидав игру Марата Сафина. (Настоящий Российский Мужик: под настроение гору на бок своротит к чертям собачьим).
-”Чаво, чаво”,– передразнила старуха, протирая насухо вафельной утиркой вымытые тарелки.– Зачавокал…Что ж ты- мужик, а наравне со мной пенсию получаешь. Я всю жизнь уборщица.... Ты- то вон сварщиком Колымскую электростанцию строил… скока лет яйца морозил, а получаешь что?
-Ну, завела свой барабан,– буркнул себе под нос Егор и уж погромче усмехнулся .– Твоя молотилка сегодня на ремённом приводе али на цепном?
-Сам ты цепной…только не скажу кто,– обиделась старуха.– Ему дельное, – он артачится. Вон Путин в телевизоре когда ещё обещал прибавить северянам…
При фамилии президента Егор посерьёзнел. Не потому, что президент. Нет. Просто, как мужик, Путин ему нравился. Без пышных лозунгов, наперекор недоброжелателям в самой России и, особенно, на Западе, Путин по кирпичику, по гвоздику восстанавливает былую мощь страны, разваленную бывшими мудаками – правителями. Горбачёву, считал старик, вообще не надо было из комбайнёров лезть в президенты: доверь чудаку член хрустальный он его, не думая, расколотит. Развалить такую страну!– это тебе не огрехи понаделать в колхозе Ставрополья. Уж так хотелось мужику затесаться в историю Отечества рядом с Петром Великим, с Лениным, со Сталиным.
А на Ельцина вообще глаза бы не глядели: пил и пил, пил и пил. Скока можно? Как увидишь его с экрана, ну хоть закусывай. Стыдоба!
А этот, теперешний президент- мужик, что надо. Ясное дело, выпивает (как же без того), но с умом. Сам- то Егор не ангелом жил. Бывало, схлестнётся с кем- ни будь получку обмыть, или какую круглую дату отметить,– чуть тёпленьким приползал домой. Теперь- то уж шалишь…– друзья все повымирали,– давненько не выпивал. Одному как-то без интересу, а так чикалдыкнул бы стакашек, для разговорчику. Правда, втихаря, чтоб старуха не вынюхала. Уж больно она печётся о его здоровье. Всё в книжках вычитывает, чем да как его, Егора, кормить, чтоб не потревожить язву (сувенир с Колымы крепко прижился).
– Вона Нюрочка Слепкова хвасталась,– ей прибавили аж двести рублей,– назидательным тоном продолжала старуха, не глядя на мужа. Она всегда так делала. Будто у неё где-то внутри патефонная пластинка крутится, а старуха только рот открывает, озвучивает, что на пластинке- то записано. Всё у неё выходило складно, без запинки, не ошибалась. И не придерёшься, и не возразишь,– говорила по делу. Не мытьём, так катаньем заставляла Егора делать по-своему. А он и не возникал. Долго молча слушал и смотрел, пока Марат не выиграл (не будь его,– наши продули бы!). На радостях Егор засобирался. Достал из-за портрета сына документы, завернутые в пакет, сунул в боковой карман пиджака.