— Надеюсь, этого не случится… — бормочу я, проходя за ней на кухню.
Даша развивает бодрую деятельность: включает чайник, начинает вытирать со стола, хлопать дверцами шкафчиков, доставая то какие-то конфеты, то засохшие до состояния дерева сушки. Я не говорю о том, что сам мог бы принести угощение, — гость, блин. Но и не останавливаю ее, потому что смотреть на эту суету приятно. И сидеть здесь, на теплой кухне, тоже очень приятно. Как будто моя новая жизнь с ней уже началась.
Ей-богу, после концерта в ЗАГСе, а особенно после ЗАГСа, я заслужил небольшой перерыв в боевых действиях. Оазис посреди радиоактивных пустошей, где бегают мутанты и зомби и только отвернешься — откусывают половину жопы.
Даша ставит передо мной огромную чашку чая и за мгновение до того, как высыпать в нее ложку сахара с горкой, вдруг спохватывается:
— Ой, а ты сладкий пьешь? Я почему-то решила…
— Сладкий, — киваю я. — Три ложки. Все правильно. Сядь уже, Даш.
— Ты мое кресло занял, — с легким оттенком недовольства и улыбкой, прячущейся в уголках губ, говорит она.
— Не беда, — заявляю я и, перехватив ее поперек живота, усаживаю к себе на колени. — Здесь места хватит всем.
Она замирает.
Только сердце снова бьется так, что я слышу.
Кладет руки мне на плечи.
Кончиками пальцев поглаживает шею с боков, и я едва удерживаюсь, чтобы не начать урчать, — что-то внутри само по себе гулко вибрирует, рождая тяжелую низкую дрожь.
Но я не издаю ни звука, даже стараюсь не дышать, чтобы не спугнуть ее.
Потому что она так смотрит на мои губы, что, кажется, сейчас сама нарушит свои правила, и лучше бы мне не напоминать ей о реальности, пока она готова поддаться слабости.
Как завороженная, она наклоняется ко мне — медленно, невыносимо медленно, так что сторонний наблюдатель и не заметил бы этого движения. Но я ощущаю каждый миллиметр, на который сокращается расстояние между нами. Да ладно миллиметр — что там после него? Микрометр? Вот даже его ощущаю.
В груди растет ощущение бешеного восторга — даже если бы я хотел сейчас вдохнуть, я бы не смог.
Ну же, ну…
Но меня срывает слишком рано. Притяжению становится невозможно противиться, и я сжимаю ее теплое тело руками и преодолеваю последние сантиметры между нами, накрывая губами губы.
И она… отшатывается.
Пытается вскочить, но я держу ее крепко.
— Нет, Богдан! — вскрикивает.
— Ты же обещал! — упрекает.
— Пожалуйста… — плачет.
Не помню: обещал?
Но мольбу в ее голосе вытерпеть не могу.
— Не буду… — шепчу тихо куда-то в волосы, накрывая рукой затылок, когда она утыкается лицом мне в плечо. — Если ты так хочешь. Только не убегай. Посиди со мной.