– Что-то ты, козел, в конец берега потерял, – совершенно сознательно хамила я. – Тебе как, зубы не жмут?
– Ну все, сикилявка, ты допросилась!
Олежек поднялся с лавочки, передал одному из свиты гитару, выдал распоряжение:
– Глядите, чтобы этот, – он кивнул на котенка – не удрал.
И, оскалясь фиксой, лениво двинулся ко мне, на ходу разминая кисти рук.
Я только этого и ждала. Ну не с руки мне драться с этим дылдой стоя на земле, слишком большая у нас разница в росте. Да и руки у него длинные. Бить всерьез – еще покалечу, потом пришьют превышение необходимой обороны. А так – самое то, что доктор прописал.
Я поднырнула под трубу ограды, легко вспрыгнула на ближайшую ко мне лавочку, мелкими шажками пробежала вперед, и как только достигла нужной дистанции, резко крутнула эффектный приемчик, что среди пацанов называется вертушкой. Я ведь говорила, что ношу тяжелые ботинки на толстой подошве? Ну так вот. Вчера от такого ботинка пострадал один козел, сейчас пострадает другой. Вот только опять, как и вчера не рассчитала. По моим прикидкам, удар должен был прийтись в кончик подбородка. Потом нокаутированный уголовник сложится, а шестерки побоятся что-то мне вякнуть. Но Олежек дернулся, попытался не то уклониться, не то пригнуться и вышло… я даже не знаю – лучше или хуже.
Помимо понятия импульса в физике есть понятие инерции. И вот я как раз и погасила инерцию своего правого ботинка о морду Олежека. Только зубы брызнули в разные стороны. Теперь уголовник, с торчащими изо рта окровавленными обломками зубов стал похож на неопрятного вампира.
– Ты че, сука, творишь? – шепеляво заорал он, хватаясь за карман.
Выдернул из него складной нож-кнопарь, щелкнул кнопкой, откидывая лезвие, и наставил его на меня. Потом несколько раз махнул перед собой крест-накрест и попытался ткнуть. Наверное, я должна была сразу испугаться и попросить прощения. Но вот не догадалась, млин. А защиту от ножа я очень даже старательно отрабатывала, поэтому сработала практически на голых рефлексах. Один точный пинок все тем же тяжелым ботинком, и Олежек схватился за разбитую кисть, а нож серебристой рыбкой взмыл в воздух. А дальше я вытворила такое, чего сама от себя не ожидала. Я прыгнула практически без разбега, переворачиваясь в воздухе, на лету поймала нож и приземлилась на противоположную скамейку. И махнула еще одну вертушку. На этот раз инерцию ботинка я гасила об Олежекино темечко. Известно ведь: чем больше шкаф, тем громче падает. Он и грохнулся как стоял, плашмя, мордой вниз меж лавочек. А я подкинула вверх нож, порадовавшись мимоходом, что выходя от Саныча не поленилась надеть перчатки, перехватила его на лету и со всей дури метнула в переднюю стенку эстрады, только тренькнула, вгрызаясь в дерево, сталь. Можно было не ходить и не смотреть – я и так знала, что заточка у ножика была хорошая, и воткнулся он минимум на половину лезвия. Теперь его проще сломать, чем вытащить. А я, мило оскалившись шакалятам, донельзя похожим сейчас на того какающего мышонка из анекдота, соскочила с лавочки, подхватила вновь собравшегося удрать котенка под пузико, посадила себе за пазуху и в мертвой тишине проследовала к своему подъезду.