Мантикорыш делает первый шажок. Ещё один. Вновь принюхивается. И, попытавшись взгромоздиться на Малявкин стул, с грохотом его опрокидывает, после чего в страхе забивается под стол. Вздохнув, Люся ставит на половицы самую большую тарелку с мясом.
И вот тут меня до глубины души поражает наш мелкий кот.
Он смотрит на Люсю настолько неодобрительно, что та краснеет… и возвращает порцию детёныша на стол. И стоит растерянно, не зная, что дальше делать. Малявка же ныряет вниз…
И через несколько минут оттуда высовывается львиный носик. А затем и его обладатель. То и дело оглядываясь на сурово шипящего кота, разворачивается, встаёт на задние лапы — а башка его при этом возвышается над столом, как башня — и стучит лапищей в столешницу, явно копируя своего мелкого наставника.
— Ай, молодеуц! — стонет Тим-Тим. — Ай, какой педагог пр-ропадаует!
Мантикорыш дёргает ухом и косится на него испуганно, но держит стойку на задних лапках до тех пор, пора растроганная Люся не возвращает на пол тарелку. И лишь тогда с урчанием набрасывается на еду.
— Теперь не пр-ропадёут! — шепчет мне Баюн. — Она его покор-рмила! А если ещё имя даст…
— Ах ты Боровичок! — ласково говорит Лусия и делает движение, чтобы прикоснуться к толстенькой спинке, но не решается. — Крепенький, плотненький, как лесной грибочек! Боровичок, да и только!
Тим-Тим пихает меня лапой в бок.
— Вот так иногдау и сходятся фамильяр и его человеук! Теперь можно и молочкау. Наливай!
В эту ночь я многому научилась.
Вслушайтесь, как звучит, а? Какая многослойная фраза! Любительницы женских романов, почитатели фэнтези, или, к примеру, суровые приверженцы реализма — все поймут её по-своему, и не факт, что схоже. А в действительности я всего лишь хочу сказать, что за одну-единственную ночь, растянутую непостижимым образом почти в бесконечность, прошла под руководством Тим-Тима целый курс науки сно-хождения. Заточенный под начинающих… и середнячков, «во всяуком случае», по словам кота. Ему пришлось взять эту миссию на себя, поскольку ни в Тардисбурге, ни в Эль Торресе не нашлось бы подходящего наставника-сноходца. Единственным, кто мог чему-то меня научить, был старец Симеон, но и тот не взялся бы по причине твёрдого убеждения, что женщине в тягости, тем более обережнице, занятия магией вредны. Не ей самой, собственно, а вынашиваемым деткам. Якобы материнская Сила мешает развитию детской магической матрицы, искажает её; переборщи мамочка с волшебством — родится не некромант, не воин, а не пойми кто, всего в нём будет понемногу, но на полноценного мага или бойца он вряд ли потом потянет. Это, дескать, всё равно, что обычному ребёнку появиться на свет с врождённым рахитом: в дальнейшем он может и исцелиться, но может и до конца дней своих остаться хилым и болезненным. Непредсказуемо.