Разумеется, вспомнила я об этом предупреждении вовремя, уже вляпавшись в новый вещий сон по самую макушку.
«С тобоуй всё не так, — успокоил меня, встревоженную, Тимыч. — Ты из немагического мир-ра, у тебяу аур-ра особаяу, как у всех тамошних. Легко уживауется со здешними магияуми. Так что волшебничай на здор-ровье, только мер-ру знай».
«Ты мне вот что скажи…» — не выдерживаю я.
Мы сидим, невидимые для Лусии, за другим концом стола, откуда с умилением любуемся, как свеженазванный Боровичок лакает «молочкоу» из Нориной миски, которая, кстати, будучи на высокой подставке, оказалась ему вполне по росту. Лопал детёныш аккуратно. Это у наших собачат брызги летят во все стороны, а у кошачьих представителей язык как-то по-другому устроен, потому-то и лакают они, не пачкаясь, и практически бесшумно. Мантикорыш млел, пофыркивал, урчал, и хвостик его со скорпионьей шишкой на конце подрагивал от жадности.
«Голодаул… — жалостливо вздыхает Тим-Тим. — Чуть не замоурила его ведьмау!»
С сомнением кошусь на пухлые львиные бочочки. Хотя… кто знает, может, мантикорыши просто рождаются толстячками, с запасами на чёрный день, вот ему и хватило, чтобы протянуть до сегодняшнего? Возможно, малыш таскал тайком еду… откуда-нибудь. Что он вообще мог есть в загробном мире? Вот же, я совершенно ничего не знаю о мантикорах! Как их содержать? Не сожрут ли они однажды воспитательницу? Каков у них характер? Мама-то Боровичка, если это с ней я однажды столкнулась, была очень уж неприветлива. Однако любого зверя, даже неагрессивного можно довести до кондиции жестокостью и скверным обращением.
«Ты вот что скажи: откуда ты всё знаешь? — не даю сбить себя с толку. — И про меня, причём в подробностях, и про то, что здесь, в нашем доме, творится? Ты ведь понял, что тут прячется детёныш, оттого и притащил меня сюда? А теперь оказывается, что ты и о Сильвии наслышан… Давай, колись! Что, сутки напролёт смотришь в своё волшебное зеркало?»
«Не-ау!»
Он зевает так, что клацают челюсти.
«Ваня, налей ещё молочкау. Он так вкусно пьёт, что и мне хочетсяу».
«Лопнешь!» — поддразниваю, берясь за кувшинчик. Другой, точно такой же, настоящий, сейчас в руках у Лусии. Я же наливаю не обычное молоко, не из обычного кувшина, причём не в обычную фарфоровую суповую тарелку (блюдечко такое, по габаритам пьющего). Сейчас это, по словам кота, «сон-молоко», «сон-кувшин» и «сон-тарелка»: проекции с настоящих предметов, утянутые в наше общее сновидение. Оказывается, так тоже можно. Потом, когда проснёшься, всё добытое вернётся на свои места. Тут главное — не перестараться, а то некоторые свойства, закреплённые в сон-проекции, перебегут в реальность. И заведутся у меня на кухне, к примеру, говорливые чашки.