Одного из невольников зовут Н'дар.
Он мне очень симпатичен этот, невольник. В последнее время мы часто бываем вместе. Он говорит о сарматах и дальней Сибири, я ему – о наших обычаях. Потом он поёт, музицируя на арфе, как я хороша. И добавляет: «Ты лучше Анны, которой я "Чудные миги" посвятил!» Мы оба растроганы, умилены и готовы уже облобызаться… А потом он скидывает волчью шкуру, и начинается самое главное. После – меня одолевает сон.
Но Рашид, которому я регулярно изменяю, не является ко мне даже во снах. Лишь наяву, и то нечасто, преследуют меня укоры совести, что виновата перед ним. А в грёзах… В грёзах-то я совершенно свободна! И слава Господу.
Небо над Бахчисараем весь день плачет. Тучи – несмотря на жару – висят почти над землёй. Но под вечер, говорит Саида, прояснится… И я пойду к своему Меджнуну.
На крепостной стене хорошо. Темно, тепло – всё как в давнюю пору моего детства. Мы с северянином сидим, обняв руками колени; я млею, отрешившись от неприятных мыслей. Он поёт какую-то заунывную песню на сарматском. Когда я прошу перевести, Н'дар говорит, что это – песня его няньки, старой Ромны. Про то, как женщины поутру идут к роднику за водой. (Ну, то есть, он говорит не «к роднику», как-то иначе. Но понятно).
А потом снова поёт. Я уже научилась кое-что разбирать по-сарматски – скажем, «буря», «мглою» и «небо». Хотя, конечно, всерьёз ничего уразуметь не могу. Но общение с этим парнем отлично вправляет мозги: до меня, пусть и не вдруг, дошло, что северяне – совсем не грубые дикари. Они такие же люди, как… как я. Как Саида. Или мой бедный хан.
– Среди нас, – говорит он между делом, – есть… как вы это называете? Меджнуни! Поэты, совсем обезумевшие от песен своих. Я, например, как раз таким безумцем у себя в посёлке слыл. Хочешь, могу и об этом спеть.
«Ага! То есть не зря я его так прозвала!» Вдвоём на стене, сидеть и рассуждать про высокие материи (например, творчество), – хо-хо, так здорово мне ещё никогда не было! Если бы не тот неприятный сюрприз, что я должна ему поведать…
– Н'дар, знаю, тебе будет грустно узнать об этом; однако ж – свершилось! В кои-то веки хан зовёт меня к себе.
– Чтобы… чтобы…? – голос его дрогнул. – Или я не так понимаю?
– Не так, – я с трудом удерживаюсь от усмешки. – Для этого он меня вызывал лишь один раз за все три года. Я нужна ему, дабы поговорить о Синем Джяуре.
– А-а, – северянин пожирает меня глазами, как я когда-то – нашего хаджу. – Ну конечно. Дракон! Про которого ты мне… И как, получилось? Вы с ним… того… сумели связаться?