– Тебе не нравится мой голос?
– Нравится! – неожиданно даже для себя рявқнула я, смущенно огляделась по сторонам, осознавая, что на нас без стеснения смотрят, и сдавленно добавила: – Но утром я предпочитаю слушать птичье пение.
– Он кукарекал, – с трудом сдерживая смех, напомнил Гаррет.
– А петух, по-твоему, не птица?!
Перед занятием по диалекту я нервничала и на последних секундах пыталась повторить вызубренные накануне слова. Как водится, если что-то долго учить, то в итоге вообще ничего невозможно вспомнить.
Вместо столбиков глаголов, написанных моим, прямо скажем, не самым аккуратным почерком, перед глазами стояло улыбающееся лицо Гаррета. Яркая фантазия не позволила сосредоточиться на важных вещах. Например, на словарном диктанте и оправданиях, почему проклятые северные поэты, за каким-то демоном насочинявшие кучу стихотворных томов, до сих пор не описаны в эссе.
– Учишься, зубрилка? - раздался над макушкой знакомый голос.
С туманным взглядом я подняла голову и обнаружила Гаррета воплоти. В голове вдруг что-то щелкнуло, окончательно выбивая последние знания. В груди ухнуло, а сердце забилось с частотой, несовместимой с жизнью.
Он поставил передо мной узкий термос с пульсирующим знаком «горячо» на первородном языке, нанесенным на стенку.
– Соқ аскарома с ромашкой. Я спросил у твоего лучшего друга, какой ты любишь.
На страницы раскрытого учебника лег тяжелый стеклянный шар.
– Кукарекающий шар.
Ошалело я перевела взгляд на Ваэрда. Он оперся ладонями о край стола и, склонившись, закрыл меня от остальной аудитории.
– И еще.
– Принес мне перекус? – заинтересовалась я.
– Приглашаю тебя на свидание, - проговорил очень тихо, чтобы никто не услышал. Полагаю, что в аудитории, где резко наступила мертвая тишина, услышали все.
– Сегодня вечером пойдет снег, - уламывал он. - Первый снег, Αдель. Соглашайся!
По всей видимости, первый снег был связан с какой-то сугубо северной традицией. Стоило выяснить, что она значила. Может, по местным канонам, согласившись на свидание под первым снегом, я продам себя в услужение варвару и придется до конца жизни варить ему клюквенный кисель. Но противиться мягкому, гипнотическому голосу Гаррета было невозможно.
– Хорошо, - кивнула я, презрев осторожность оказаться бесплатной горничной в его ледяной юрте.
Он сжал губы, пытаясь скрыть улыбку, но она отразилась складочками
на щеках, лучиками возле глаз и в самих темных глазах – тоже.
– Буду ждать тебя в холле общежития в десять. Оденься потеплее, – велел он. - До вечера.