– Ещё у меня было такое чувство, что люди там, в прошлом, нас не видят.
– И не слышат! – оживилась вдруг Ксюха. – Та женщина в красном берете! Как будто сквозь нас смотрела, хотя я махала руками прямо перед ней.
– Ага! И в первый раз, усач, который меня толкнул, точно так же смотрел куда-то сквозь…
– Это чё, мы типа как призраки? – на Макса было больно смотреть, – Как в фильмах? Ну, когда всяких там духов можно увидеть только через камеру. Вы об этом сейчас?
Мне как-то совсем не хотелось даже думать в этом направлении.
– Да не, Макс, ну какие мы призраки? Заканчивай.
– А мы ведь вон там были, когда это… ну… началось? – Серёга показал в сторону памятника.
– Да, вроде, там. А что? Фонари ещё побросали, блин.
– А очнулись как бы тут. Это… как его… – Серёга не мог подобрать слова.
– А он прав! – подхватила Ксюха его мысль, – Выходит, когда мы передвигались в пространстве в прошлом, то в итоге сместились и здесь.
– Вот ведь угораздило-то, а! – Макс всё сокрушался.
– Да кто ж знал-то… – ответил я в сердцах. – Мы так мечтали сюда попасть, и вот на тебе… Правильно кто-то сказал, что нужно быть осторожнее со своими желаниями. Что они имеют свойство сбываться…
– Булгаков. – отрешённо пробубнила Ксюха.
– А?
– Булгаков это сказал.
Я задумался, вспоминая. Но тут же тряхнул головой. Да какая разница!
– Так, ладно. Мы с вами не учёные, и не нам разбираться в природе этих вещей. Но важно понять главное, на случай, если это произойдёт с нами вновь. Идём, надо забрать фонари.
Подойдя к памятнику, я уже было потянулся за своим мерцающим фонариком, вспоминая, захватил ли запасные батарейки, как вдруг опять услышал плач слева.
Я замер и осторожно повернул голову. Посреди зала, метрах в десяти от нас стояла… девочка.
– Боже… – всхлипнула Ксюха и зажала рот рукой. Моё сердце ухнуло куда-то вниз. Девочка. На заброшенной станции. Одна. Ночью…
Она стояла боком к нам, опустив голову. Её тело слегка подрагивало. На вид ей было около семи. Худенькая. Очень худенькая. Руки плетьми висели по швам. Она была в грязном, рваном платье, больше похожим на лохмотья из мешковины. И босиком. На изодранных маленьких ступнях, казалось, нет живого места. Слипшиеся, похожие на попавшую в гудрон паклю, волосы свисали вниз и не давали разглядеть лицо. Её плач на удивление не показался испуганным. Скорее, наоборот, – притворным. Пугающе притворным… Лёш, не выдумывай. Но мне вдруг опять стало как-то не по себе. Было в ней что-то пугающее, чудовищно неправильное, но и не настолько ясное, чтобы сразу это разглядеть. Меня охватило плохое предчувствие, когда свет от фонарика, как назло, начал тускнеть. Захотелось просто молча отойти назад к платформе и со всех ног дать дёру отсюда по туннелю, не останавливаясь, до самой Балтийской. Я даже сделал первый шаг назад, но всё испортил Серёга.