Князь резко подмял её под себя и навис сверху. Глаза его улыбались.
– А вы помните?
– Что именно?
– Я обещал дать вам работу. А слово моё…
– … крепче стали калёной, – рассмеялась Вереск.
– Всё верно. – Он чмокнул её в кончик носа. – Только вот… очередная служанка замку ни к чему. – Ладимир улыбнулся. – Приюту рассвета нужна хозяйка, Вереск. А мне – преданная жена.
Вереск едва не задохнулась, когда до неё дошёл смысл его слов.
Жена? Он хочет, чтобы я стала его женой?
– Что скажешь? – Князь принялся осыпать поцелуями её грудь.
– Я…
В дверь не просто постучали, а забарабанили, едва не сорвав с петель.
– Миледи Вереск! – Горий орал, как оглашенный. – Миледи Вереск! Скорее! Скорее! Случилась беда!
Глава двадцатая
Глухой ночью просторный холл казался мрачным и пустым. Широкая лестница с округлыми ступенями напоминала рёбра исполинского морского угря, а Дара – сломанную куклу, брошенную нерадивым ребёнком. Бледная до синевы отроковица лежала на спине, широко раскинув руки и слепо пялилась в расписной потолок остекленевшим взглядом. Что застыло в мутных, точно трясина, глазах? Удивление? Страх? А, может, мольба? Вереск не знала. Едва увидев девчушку, она вскрикнула и уткнулась носом в грудь Ладимира. Князь тут же обнял её, ничуть не заботясь о том, насколько красноречив столь интимный жест.
– С лестницы упала, – мрачно констатировал Горий и стащил с головы нелепый белый парик с обтрёпанной косицей. – С самого верху.
– Ты видел? – строго вопросил Ладимир.
– Да что тут видеть? – вздохнул лакей. – И так ясно.
– Кто ещё в курсе?
– Милда. – Старик поскрёб в затылке. – Она-то её и нашла. Вазу разбила...
– Милда… – медленно повторил князь, и Вереск почувствовала, как напряглась его рука. – Где она сейчас?
– У себя, - виновато пробурчал Горий. – С ней истерика, милорд.
Ладимир скрежетнул зубами.
– Вереск. – Он отстранился и легонько тряхнул её за плечи. – Вереск, вы слышите меня?
– Д-да…
– Я могу рассчитывать на вас?
Вереск кивнула, усилием воли сдерживая готовые хлынуть градом слёзы, а князь склонился к самому её лицу.
– Ступайте к Милде. Ступайте и проследите, чтобы старушка держала язык за зубами. Ясно?
– Да милорд, – прошептала она едва слышно и, пошатываясь, заковыляла в сторону кухни.
– Бедная девочка! – Милда сидела на узкой кровати в своей крошечной каморке и рыдала в голос. – Моя бедная девочка! Несчастная сиротка!
Вереск терпеливо слушала причитания, крепко сжимая узловатую старческую ладонь: пусть лучше Милда опустошит себя сейчас с ней, чем будет искать, кому излить горе.
– И пожить-то толком не успела! Бедная, бедная моя девочка!