Толстяк что-то сказал, Карла ответила. Он сказал что-то еще, она ответила снова. Он с усилием поднялся со стула, подошел и влепил ей пощечину, от которой даже взрослый мужик улетел бы в другой конец комнаты. Карла вытерла рукой кровь с разбитой губы и обозвала его одним из выученных мной французских ругательств.
— Ээ, а можно в туалет? — спросил я.
Мужик посмотрел на меня, словно только сейчас заметил, и произнес, сильно коверкая слова:
— Ты ломать мой банк, брать деньги и компьютер?
Так вот в чем дело.
— Я.
— Винс говорить, это невозможно.
— Для идиотов — невозможно, — сказала Карла.
Мужик ударил ее еще раз, теперь она не стала обзываться.
— Нельзя обижать Большой Жозе, — сказал мужик многозначительно, — кто обижать большой Жозе, тот умереть молодой и здоровый. Винс очень больной, — он показал на свой нос, — врач, лекарство, расходы. Люди говорят, Большой Жозе кинули. Нехорошо.
Сделав несколько кругов вокруг вентилятора, муха приземлилась на ствол дробовика, поразмыслила пару секунд и переместилась на горлышко бутылки с лимонадом. Я хотел отогнать ее, но вспомнил, что лучше не делать резких движений.
— Я верну ваши деньги, — сказал я.
— Пять тысячи евро, новый компьютер.
— Но мы взяли только три тысячи!
— Проценты. Авторитет. Люди говорить Большой Жозе лох.
— Хорошо, — сказал я.
— Одна неделя. Потом проценты больше.
Муха, из нас всех облюбовавшая только парня с дробовиком, наконец села ему на нос. Он передернул плечами и резко потряс головой. Едва я собрался возразить, что накрутка за моральный ущерб бессовестно завышена, Карла воспользовалась моментом. Она двинула телохранителя Большого Жозе ногой под колено, ударом руки направила ствол в сторону. Когда парень повалился на пол, Карла завладела дробовиком и добила свою жертву прикладом в шею. Все это заняло долю секунды.
Увлеченный красотой ее движений и скоростью реакции, я не заметил, как в руках толстяка появился короткоствольный автомат, направленный мне в ухо. Это все так же грозило попаданием моих мозгов на плакат, но с меньшим радиусом рассеивания. Слабое утешение.
— Женщина быть хороший жена и рожать дети, — сказал Жозе, — женщина драться — нонсенс.
— Сам ты нонсенс! — ответила Карла тяжело дыша, и бросила дробовик в сторону.
— Уходи, — сказал он, — одна неделя. Потом процент расти, а Жозе — серчать.
Повторного предложения мы не ждали.
В номере Карла умылась холодной водой и некоторое время осматривала в зеркале свою распухшую нижнюю губу. Я уже знал, что в зеркало она смотрится редко, и не понимал, почему. Будь я женщиной с такой внешностью, не отходил бы от зеркал и витрин. И вообще, с такой фигурой, я ходил бы голым.