— А что бывает, когда вы возвращаете систему во времени?
— Для людей — ничего не бывает. Они не помнят, что однажды уже прожили этот отрезок.
— То есть, если вы вернете мир, скажем, на три недели назад, я не встречу Карлу и не буду об этом помнить?
Он кивнул.
— Это еще ерунда. Однажды был аврал и пришлось вернуться на три тысячи лет. Не представляешь, как жалко было проделанной работы по стабилизации, прямо до кровавых слез. Но выбора не было. Поэтому слушай сюда. Это — первое и последнее предупреждение. Тебе нельзя расшатывать реальность, парень, иначе мы сделаем так, чтобы ты никогда не рождался.
— Скажите, а начальство у вас есть? — спросил я
У всех и всегда есть начальство.
— Ты что, менеджеру пожаловаться хочешь? Забудь. Это вне твоего доступа. Пора возвращаться на Монмартр и решать свои проблемы.
Я снова оказался на узкой лестничной площадке, вызвал лифт и спустился на первый этаж. Девушка за стойкой сказала, что комната оплачена до сегодняшнего утра, а значит, освободить ее нужно через час. И что мне полагается континентальный завтрак. Мир продолжал вертеться, люди – суетиться, и вроде бы ничего не изменилось.
Я решил не рассказывать никому о том, что произошло утром. Скорее всего, оно и вовсе не происходило. За дверями лифта скрывается всего лишь кабинка лифта, финикийская культура исчезла с падением Карфагена, а подлый Самир мог подмешать галлюциногенной дряни в лимонад.
«А в чем, собственно, трагедия — никогда не родиться?» — думал я, наливая себе большую чашку горячего шоколада. Знал ведь с детства, что маменька не собиралась заводить именно меня. Она хотела девочку. Однажды, сильно разозлившись, я сказал ей, что лучше бы она вовремя сделала аборт, а не доставала бесконечными упреками в вещах, которые я не могу изменить. Это был единственный раз, когда мне удалось задеть ее по-настоящему.
Нет человека — нет картонной коробки с проблемами. Или стеклянной банки, тоже хорошее сравнение. Пускай обнуляют мою никчемную жизнь, не жалко. Хотя лучше, конечно, вытравить из реальности Большого Жозе. Тогда я поверил бы во вселенскую справедливость. Но Озмилькарт сказал, чтобы я выкручивался сам. От тебя, говорит, одна головная боль, у нас есть дела поважнее. Зато мелкие мрази, и прочие ходячие неприятности, существуют неспроста. Они — часть системы, сосуд для хранения и обработки необходимой информации. Он так и сказал: «сосуд». Как амфора, картонная коробка или стеклянная банка.
Я намазал на тост масло и малиновый джем, залил молоком хлопья и заметил с тоской, что впервые завтракаю здесь в одиночестве. Может, я совсем поехал мозгами, придумываю себе пространственные иллюзии и виртуальных собеседников, только чтобы забыть о том, что Карла ушла? Но зато я теперь свободен. Я взрослый и самостоятельный, могу делать что хочу, поехать куда угодно. Например, попытаться ее вернуть.