Когда мне было двенадцать и мою маму отвезли в больницу с передозировкой, в дверь квартиры постучали. Я проигнорировал это, включив телевизор, борясь с неуверенностью в животе, которую всегда чувствовал, когда кто-то стоял у двери. По моему опыту, единственными людьми, которые появлялись в дверях, были полицейские и сборщики счетов. Не было и людей, которых я хотел бы видеть.
— Рай, открой чертову дверь, парень, — раздался глубокий мужской голос, заставив меня вздрогнуть.
Насколько мне было известно, сборщики счетов не знали моего имени, а полицейские не забирали невинных детей.
Я направился к двери. — Кто это? — спросил я, потянувшись за битой в подставке для зонтов.
Последовала пауза и вздох. — Тебе некого винить, кроме меня, в том, что ты не знаешь своего гребаного дядю, да? — спросил он через дверь, оставив меня на мгновение замолчать, прежде чем я потянулся к цепочке.
Я открыл дверь и увидел высокого, темноволосого, голубоглазого мужчину в синей футболке и джинсах, местами испачканных темными пятнами. Если бы моя мать не была худой до истощения, а ее волосы не были постоянно жирными из-за того, что она забывала их мыть, вы могли бы заметить сходство между ними.
Я мало что знал о семье моей матери. Ее родители умерли, и больше никого не было рядом. По одному из ее маниакальных настроений я понял, что у нее действительно есть брат. Его звали Сет, и они отдалились друг от друга с подросткового возраста, когда он переехал.
— Господи, — сказал он, качая головой. — Когда, черт возьми, ты в последний раз что-нибудь ел?
— Мама уже два дня в больнице, — сказал я, пожимая плечами.
— Была ли еда до того, как она ушла? — спросил он, как будто каким-то образом знал, насколько она испорчена.
— Обычно нет.
— Хорошо, — сказал он, с отвращением оглядывая квартиру. — Иди собирай свои гребаные вещи.
— Собрать мои гребаные вещи? — повторил я, даже не споткнувшись о мат. Никто и бровью не поведет на ребенка, матерящегося, там откуда я родом.
— Да, собирай свое дерьмо. Не могу себе представить, чтобы у тебя его было много. Ты сейчас же бросаешь его в сумку. Ты пойдешь со мной.
— Пока мама не вернется? — спросил я, не отходя от двери.
— Пока твоя мать не разберется со своим гребаным дерьмом, — сказал он, протискиваясь внутрь, заставляя меня отодвинуться с его пути. И тогда, не имея, как мне показалось, особого выбора, я пошел и собрал свое дерьмо. Из которого на самом деле было не так уж много, только пара нарядов, скейтборд, который я нашел брошенным в парке, и пара книг, которые библиотека продавала за пять центов однажды днем. Это все, что у меня было.