Татьяна, ломая пальцы, откровенно нервничала и тихо злилась на безмятежно сопящего Влада, который своим умиротворенным видом вносил диссонанс во все происходящее. Тьери и Альжбета, замершие, напряженные, не сводили взгляда с Винсента, застыв в ожидании исхода.
Время шло. По лицу хранителя памяти периодически пробегала судорога, пальцы сильнее стискивали виски — его сознание напряженно работало, искало способ сломить заслоны, возведенные древним колдуном, и это было очевидно даже со стороны.
В избушке висела тишина, настолько плотная, что ее, казалось, можно резать ножом, тишина, не нарушаемая решительно ничем, тяжелая, гнетущая, неприятная, наполненная безмолвным волнением и беспокойством.
И вдруг среди этой тишины раздался, как гром среди ясного неба, поистине мученический стон.
Винсент упал на колени и, продолжая прижимать пальцы к вискам, согнулся в три погибели, почти утыкаясь лбом в пол и что-то шепча, что-то бормоча, бессвязное, непонятное, пугающее…
Татьяна взволнованно вскочила; Роман дернул ее за руку, пытаясь заставить сесть обратно. Ему, человеку, дважды пережившему возвращение памяти, было как никогда прежде очевидно, что мешать сейчас хранителю памяти не стоит.
Винсент слабо всхлипнул и вдруг замер, умолк, прекращая бормотать. Руки его, задрожав, сместились, закрывая теперь лицо.
Девушка, не в силах смотреть на страдания своего друга, своего родственника, опять рванулась вперед.
— Винсент!..
Голос ее заставил мужчину дернуться и затихнуть. Он медленно, очень медленно выпрямился, продолжая сидеть на коленях и, отняв руки от лица, совершенно осмысленно воззрился на свое отражение напротив. Губы его шевельнулись.
— Мое имя Венсен, — пронесся по комнатушке хриплый голос, и мужчина неожиданно вскочил на ноги, — Прошу прощения. Мне необходим воздух.
Он уже направлялся к двери, когда Тьери, вежливо улыбнувшись, окликнул его.
— Прошу вас, не отходите слишком далеко, господин маркиз. Всегда держите ввиду свет в окне моего дома, иначе вы рискуете заблудиться.
Хранитель памяти быстро оглянулся на него через плечо и, с некоторым трудом опустив подбородок, торопливо вышел.
Он шел быстро, спеша отдалиться от домика, где остались ничего не понимающие друзья, друзья, которых он обрел в процессе своей долгой, бесконечной жизни и благодаря какому-то чуду, друзья, который ничего не знали о том, кто он такой и какими грехами отягощена его совесть… О, как бы ему хотелось вновь стереть свои воспоминания, как бы хотелось отказаться от них опять! Учитель не зря забрал их тогда, наказывая его, он оказал своему глупому, неблагодарному ученику помощь, о которой тот не смел и мечтать. Он спас его от груза вины, он сделал для него то, что и сам он, как хранитель памяти, совершал неоднократно по отношению к другим людям.