— Я и не пытаюсь! — Винсент вскочил на ноги и, хмурясь, прошелся по избушке, нервно теребя кольцо, — Да, я способен читать воспоминания, хранимые другими, я способен заглянуть в них… — он быстро оглянулся на совершенно пораженных этим признанием друзей и, виновато поморщившись, уверенно продолжил, — Но я никогда не использовал этот дар во вред, никогда даже не говорил о нем! И в любом случае — это способность хранителя памяти, способность, которой меня наделил Рейнир. Я не могу избавиться от этого, поскольку это его магия, и так же я не способен побороть его заклятие, стершее мою память… Да и потом, как бы я смог? В этом есть какой-то парадокс — при помощи собственного сознания я должен погрузиться в собственное же сознание!
— Если вас беспокоит лишь это, я могу предложить выход, — Тьери, совершенно не встревоженный порывистостью своего собеседника, подошел к нему и, взяв за локоть, повлек куда-то к дальней стене комнаты, — Подойдите сюда, Винсент. Взгляните, — он взял с небольшого столика свечу в подсвечнике и сильно дунул на нее, заставляя вспыхнуть пламя. Хранитель памяти отшатнулся, не от огня, но от того, что этот огонь осветил.
— Зеркало?..
— Умно́, —Альжбета, повернувшись на стуле, тонко усмехнулась, — Верно, если вас так беспокоит, что вам надлежит заглянуть в собственное сознание, почему бы не воспользоваться старым трюком? Загляните в сознание собственному отражению, Винсент, возвратите воспоминания ему, а зеркало отразит это на вас.
— Если, конечно, вы и в самом деле хотите вернуть их, — Тьери неожиданно нахмурился, кладя ладонь на плечо растерянному мужчине, — Мы не принуждаем вас, друг мой, мы лишь предлагаем возможный путь решения проблемы, на которую вы сетовали. Если вы не готовы вспомнить…
— Я готов, — голос хранителя памяти прозвучал глухо, — Я готов… но я прошу вас отойти. Я… попытаюсь сделать то, что вы предлагаете мне, хотя и совершенно не уверен в успехе.
Маг молча опустил голову и, не возражая ни словом, ни жестом, отступил, предоставляя Винсенту возможность творить свою магию, делать то, на что лишь он один и мог быть способен.
Хранитель памяти глубоко вздохнул и, глянув прямо в глаза своему отражению, медленно смежил веки, поднимая напряженные руки и касаясь пальцами собственных висков.
Повисло молчание. Молчание гнетущее и напряженное — мужчина, казалось, ничего не делал, просто стоял напротив зеркала и держался за голову, однако все, включая даже Романа и Людовика, которые умели при случае быть серьезными, ощущали, что в эти мгновения он совершает нечто героическое, пробивается сквозь многовековые заслоны, выставленные старым магом.