— Альберт… — юноша кашлянул и, быстро окинув взглядом своих сторонников, попытался выразить их общую мысль, — Ты ослаблен, тебе нет смысла продолжать…
— Считаешь… что я побежден, племянник? — говорил маг с определенным трудом, однако, силы вскинуть голову в себе нашел. Глаза его упрямо и непримиримо сверкнули — сдаваться маг, вне всякого сомнения, намерен не был.
— Меня вновь предали!.. — он скрипнул зубами, сильнее сжимая плечо слабо охнувшего Андре, — Не знаю причин, но выясню их и покараю виновного… Но это не конец, нет-нет, для меня это совсем не конец! Мне еще хватает сил, чтобы поддерживать неуязвимость от вас, никто не сможет причинить мне вред, убить меня! — он криво ухмыльнулся, — А без моей смерти мой мир вам не сломать, ибо он связан со мною и пока жив я — существует и этот мир! Я могу уйти, восстановить силы, а потом вновь найти вас! И, клянусь, вы скорее сгниете здесь заживо, все и каждый из вас, чем я позволю вам нарушить мои планы, чем разрешу уничтожить мой мир!
— Потрясающе! — Роман, закипающий с каждым словом дядюшки все больше и больше, раздраженно хлопнул себя по бедрам, — Нет, вы только посмотрите, какой заботливый дедушка! Готов оборвать жизнь своего внука еще до его рождения… — серо-зеленые глаза чуть сузились; в них вспыхнул гнев, — Я ведь уже говорил, что по нему детский сад плачет?
Как ответить, никто не нашелся.
Альберт, такой гневный, такой уверенный в своих словах, непримиримый не взирая на слабость, готовый биться до последней капли крови, отстаивая свое жгучее желание жить в собственном, созданном им самолично, мире, вновь пошатнулся и, мотнув головой, уставился на виконта с самым пораженным, совершенно потрясенным видом.
Губы его несколько раз неуверенно шевельнулись, лишь затем позволяя сорваться с них пораженному, потрясенному, недоверчивому вздоху.
— Внук?..
Татьяна на несколько секунд закрыла глаза рукой. Свое положение от родителя она старалась держать в тайне, не желала сообщать ему о своей радости, а уж при учете его категорического намерения не позволить им вернуться в свой мир, при учете того, что сын ее, их с Эриком, был уж, казалось, обречен, и вовсе не видела в этом смысла.
До сей поры друзья ее, казалось, разделяли это стремление девушки, но тут, видимо, ситуация достигла апогея, и Роман не выдержал.
Она опустила руку, решительно делая шаг вперед.
— Да, папа, — в голосе ее зазвучали нотки почти отчаяния, совершенной обреченности, — Да, отец, внук! В том мире, нашем мире… через некоторое время ты бы стал дедушкой, но здесь… — она закусила губу и развела руки в стороны, с трудом выдавливая из себя улыбку, — До восхода кровавой луны осталось всего несколько часов. И когда она взойдет в этот раз, она будет окрашена… его кровью, — чувствуя, что теряет самообладание, Татьяна напряженно прижала руку к животу и, потянув носом воздух, вновь отступила, стремясь встать поближе к мужу, — Но твое желание, безусловно, для тебя значит больше. Все, что тебе важно — это сохранить свой чертов мир, на семью тебе всегда было наплевать! — в глазах ее сверкнули слезы, и Эрик, уловив их и в голосе супруги, поспешил обнять ее за плечи.