Юрген напрягся. Затем расслабился. Получается, перед ним выживший?
- Где мы находимся? В “Гамме-3”?
Собеседник расхохотался.
А Юрген ещё раз осмотрелся, но ничего не увидел. Они находились в пустой комнате, с низким потолком. Прямо по центру висела всего одна единственная лампа накаливания. За пределами лампы царила полная темнота. Они находились вблизи центра.
- Может быть.
- Что значит - может быть?
А Михаил, словно не услышав вопроса, продолжил свой сбивчивый рассказ.
- Это произошло ночью, когда весь персонал спал. Прежде чем законсервировать комплекс, были отключены внешние системы электропитания. Внутренних источников энергии хватило ненадолго, несмотря на то, что их расходовали очень экономно. Однако, один внешний источник не был отключён...
- Зачем ты мне это рассказываешь? – перебил его Юрген.
- Чтобы ты понял, перед тем как умрёшь! – Михаил сорвал маску с изуродованного лица и с ненавистью заглянул прямо в глаза Штрассу. – Посмотри на меня! Что ты видишь?
- Человека. С обезображенным лицом.
Лицо Михаила было страшным. Часть верхней губы, левой щеки и носа попросту отсутствовали. В левую ноздрю входила полупрозрачная пластиковая трубка, через которую он, судя по всему, и дышал. Вместо кожи были видны лишь покрытые глубокими шрамами фрагменты плоти, остатки мышц, серые гладкие кости. Шрамы расползались во все стороны, ко лбу, горлу и к затылку. Левый глаз был бледно-серым, лишённым ресниц.
- Видишь? – вскричал он, но его голос был искажённым, ломким. Оно и понятно, в таком-то состоянии.
- Вот дерьмо. – пробормотал Штрасс, отвернувшись. – Это ужасно. Мерзко!
- Мерзко? Хм, не знаю. Я родился таким. Моя беременная мать пострадала при консервации комплекса. Отец говорил, сделает всё, чтобы я выжил. И он сделал. – Михаил прицепил маску обратно, а затем шумно вздохнул. – У меня практически отказало левое лёгкое, я не чувствую запахов. Часть мышц и лицевых кожных покровов пришлось удалить, по причине сильнейшей гангрены и отслоения тканей. Изувеченные нервные окончания лица сделали боль моей постоянной спутницей. Каждый приём пищи для меня – сплошные мучения. Каждый вздох...
Штрасс вздрогнул.
- Мать? – переспросил он. - Пострадала при консервации? Но как?
- Как? – невесело рассмеялся Михаил, затем взял себя в руки. - Отключились системы вентиляции и кондиционирования воздуха. А в лаборатории, где мои родители пытались решить одну из сложных задач генетики, концентрации вредных испарений и газов достигли опасных пределов. Но об этом никто не знал. Все аварийные системы молчали – они были отключены. Почти неделю.