Свойственный поэтике барокко культ символической метафоры проявился в «Вертограде» в цепочках метафорических переосмыслений. Книга есть «мир сей», «закон Моисея», «Христос», «Дева Мария», «совесть», «божественные тайны» («Книга»); этими емкими метафорами заменено описание мирового целого. Дух Святой — «светлое солнце», «райский источник», освежающий «аер», «сердце», «учитель», «зодчий», «путеводитель» и «кормщик» («Дух Святой»). Все в «Вертограде» так или иначе связано, соотносимо, параллельно, выводимо одно из другого. Стихи построены как сложная сеть уподоблений. Путем сопоставления, замещения, отож дествления, метафорического преображения «многоцветие» явлений приводится в универсальную связь. «Вертоград» — это многообразие в единстве, это мир, рассмотренный по частям. Здесь действует характерная для искусства барокко тенденция к разъятию мирового целого и одновременно его всеобъемлющего обзора.
Истоки универсального подхода к вещам — в глубинах творческого мышления барокко: «Наиболее характерной чертой литературы и идеологии барокко является универсализм», « стремление ко всеобъемлющим картинам, к изображению мира во всей его полноте»[35]. Руководимые идеалом всеохватывающего единства писатели барокко создают сложные циклы стихов и прозы, огромные сборники эпиграмм. Тенденция к универсализму сближает «Вертоград» Симеона с собраниями стихов немецких поэтов Ангела Силезского и Фридриха фон Логау, словака Йована Байзы, стихотворными книгами «садами» поляков Веспасиана Коховского и Вацлава Потоцкого. Во всех них поставлен «вопрос о мире в целом», усилия авторов направлены на то. чтобы «охватить бесконечное разнообразие мира или определенной проблематики (например, вопросов морали)»[36]. Вместе с тем «универсализм всеобъемлющий» сочетается в поэзии барокко с «детальной разработкой частностей и мелочей»[37], его обратной стороной является риторический рационализм — стремление к рассечению всеобъемлющей картины. В эпиграмматических сборниках действует мощная каталогизирующая тенденция: все назвать, ничего не забыть, исчислить все свойства предмета, все частные случаи, стихи превращаются подчас в длинные «цепочки перечней», «пестрые каталоги».
Неослабевающая энергия перечисления, непосредственно зависящая от риторики, чувствуется и в детальных классификациях в «Вертограде». Поэт стремится изобразить, упомянуть, перебрать все разновидности грехов, добродетелей, наказаний. Он каталогизирует человеческие занятия, страсти, жизненные ситуации, духовные ценности, способы достижения нравственного совершенствования, проявления внешней благодати и т.д. Счету подвергаются соблазны мира («Врази три». «Вервь демонская»), христианские праздники («Радость о кающихся») и даже «разум» — тот « четверогубый сенс» (смысл), которое согласно риторической традиции имеет слово: «письменный», «аллегорический», «нравом учащий», «анагогичсекий» («Писание»). О классифицирующей сущности стихов можно догадаться по названиям типа: «Смерть трегуба». «Таин седмь». «Пути два» и т.д. Тенденция исчерпывающе интерпретировать тему, сюжет, образ, отвечающая задачам дидактического внушения, выразилась в рубрицированной композиции стихов, когда описываемое явление расслаивается на последовательность составляющих его элементов, которые перечисляются по пунктам «первое». « второе», «третье» и т.д. Иногда классификация и дифференциация не знают предела, и поэт признается в бессилии продолжать риторическое препарирование: «Оле благодатей, оле щедрот Бога, / паче песка морска там нам суть премнога!» («Благодарение Божие»).