Она должна была сказать: придурок, козел безмозглый. Посмеяться над ним. Но лишь молча закрыла окно, за которым светило холодное октябрьское солнце, а потом протянула ему кофе.
— Пей.
Принимая кружку обеими руками, Бонни накрыл ее пальцы своими. Не случайно, нет. Ему безумно хотелось к ней прикоснуться, хотя бы на мгновение. Ведь это — еще не зависимость, правда же?
Роза покачала головой и шепнула:
— Совсем замерз. Пей уже, — и убрала руки, потянулась за своей кружкой.
А потом опять уселась на чертов кухонный стол и принялась пить свой кофе. Она была так близко, что от ее запаха и тепла кружилась голова, и кофе, казалось, отдает не бренди — а вкусом ее губ.
Бонни сам не понял, почему сказал это вслух:
— Согрей меня.
Оно само вырвалось. Он не хотел. То есть хотел, до темноты в глазах хотел обнять ее, заполнить болезненную пустоту внутри себя, коснуться ее ладонями, губами, всем телом… Он так давно ее не целовал! Езу, как же давно!..
Наверное, она сейчас рассмеется. Скажет что-нибудь обидное и острое, до крови. Потому что он опять подставился, открылся. Надо превратить все в шутку, пока не поздно. Надо, сейчас же надо…
Но он не успел. Или не смог, неважно.
Она молча оставила свою кружку, слезла со стола и шагнула к нему. И как-то сама по себе оказалась в кольце его рук, горячая, нежная, и прижалась к нему — или позволила ему прижаться, уткнуться лицом ей в волосы, и дышать, дышать ею, словно он только что вынырнул из ледяного океана, а она — его воздух. Самый сладкий, самый необходимый на свете воздух.
— Ты холодный, как лягушка, — тихо-тихо сказала она, касаясь губами и дыханием его плеча.
— Роза? — так же тихо, боясь спугнуть внезапное счастье, позвал он. — Поцелуй меня, вдруг лягушка превратится…
Она не дала ему договорить. Привстала на цыпочки, прижалась еще теснее и потянулась к нему — а он к ней.
Поцелуй со вкусом кофе и мечты. Самый сладкий, самый желанный. Он ждал этого поцелуя чертовых полтора месяца! И ему наконец-то стало тепло. По-настоящему тепло, где-то внутри, правильно тепло. А вся ерунда осталась где-то далеко, снаружи колючего и надежного кокона из пледа и рук Розы. Она водила ладонями по его спине, терлась грудью и тихонько стонала…
Бонни не сразу понял, что за посторонний звук вклинился в шлягер, звучащий из колонок радио. Он вообще вспомнил о том, что есть какой-то там внешний мир, только когда Роза оторвалась от его губ, прислушалась и сказала:
— Кажется, твой.
— На хер его, перезвонят, — покачал головой Бонни и снова потянулся к ней.
Телефон в самом деле заткнулся, но тут же зазвонил снова, и Бонни с отвращением вспомнил, что эта мелодия принадлежит Клаудии.