Стефан ничего не ответил, он смотрел на обитые железом суровые ворота — преграду, за которой скрывалась его судьба.
На заставе, конечно, был рай земной. Хлын, совсем негодный наместник большого края, прекрасно себя чувствовал в качестве помещика: крепкий деревянный терем, хорошая большая баня, где одновременно могли помыться до сотни мужичков, стройные ряды конюшен, колодец с чистой водой и даже огородец, и пасека. И все это скромное хозяйство было огорожено заостренным частоколом с дозорными башнями — свой внутренний мирок, равнодушный к бушующим за стенами страстям. За пределы заставы воины Хлына выбирались только большой кучей и так же организованно отступали, затворяя дубовые ворота.
В этом уютном неведении мог сидеть и Стефан, но не для того он напяливал одежки старика Яромира и пробивался лесными тропами к Яворову краю.
Была ли кленовая страна дикой? Нет, загородившись от внешнего мира непроходимыми лесами и болотами, местные пахари вели обыденную наполненную заботами жизнь: вырубали просеки, возделывали землю и ставили избы. Деревушки смотрелись беднее крульских, но все ж с колоколенками церквей и торговыми погостами. Почти на каждой крыше аист, защитник семейного очага. Коровы да козы поджарые, не отличающиеся упитанностью, зато во дворах большие птичники с самой разнообразной пернатой живностью и обязательные колоды ульев.
Людишки правда пуганные, настороженные. А туту в столице так и вовсе словно вымерли.
— Покричи им еще раз, — обратился Стефан к денщику.
— Я уж глотку сорвал, — проворчал Михась, но все же, набрав побольше воздуха в легкие, как можно громче выкрикнул: — Открывайте, господарь ваш прибыл!
И снова ни звука. Хоть бы огрызнулись, гадость какую с заборола[1] прокричали, и то легче бы стало, сразу было бы понятно, с кем дело имеешь.
— Пушку к воротам! — гаркнул Стефан, потеряв терпение.
Чтобы не пугать лысым черепом столичных горожан, сегодня он нацепил отороченную соболем и украшенную фазаньими перьями шапку, сменил казацкую свиту на парчовый жупан и нехотя опять втиснулся в узкий контуш Ковальского. В погожий майский день все это одеяние парило кости и заставляло спину обливаться липким потом. Это злило еще больше.
— По воротам палите, — приказал господарь пушкарям.
— Не возьмет, — с сомнением покачал головой Хлын, тоже нервно вытирая потный лоб.
— Возьмем, — посветил беззубой улыбкой верткий пушкарь, показывая подручным, как лучше развернуть чугунную махину.
— Палить будем, от ворот отойдите! — сам, приложив ладонь к губам, прокричал Стефан, лишних жертв он не хотел, еще надеясь уладить дело миром.