— Стойте, да стойте же! Пьетро, прекрати немедленно! — доносится от дальнего входа в зал. — Это я их позвала! Я! Убей меня, если хочешь! Только поздно. Они уже здесь, и они сами обо всём догадались.
И в их тесный кружок влетает, подобно хорошо нацеленному ядру, она. Она прелестна — совершенное лицо, нежная кожа, рыжие локоны, утянутая жестким корсажем пышная грудь. На груди трепещут жемчужные нити, глаза метают молнии. В руках — корзинка с осьминогом.
Барбарелла Бальди собственной персоной.
* * *
— Ты? — Пьетро оборачивается, смотрит, как будто он в тот момент не видит никого, кроме неё. — Ты?!
— Да. Это была единственная моя возможность оказаться сегодня здесь, — она тоже смотрит только на него, её ресницы трепещут, она то и дело опускает взгляд. — Ты помнишь, как в прошлый раз написал записку о том, что портрет Джиневры — подделка?
— Помню, — кивает Пьетро. — И что с того?
— Записку нашли не так давно и заинтересовались портретом. Вот этот святой отец, — Барбарелла кивает на Варфоломея. — Он очень много знает и про картины, и про нас. Он рассказывал мою историю, и ни разу не приврал и не ошибся!
Варфоломей снисходительно улыбается.
— Дочь моя, мне незачем искажать факты, и я стараюсь не допускать ошибок в моей научной работе. Роберто Казолари был моим уважаемым коллегой, и он много рассказывал мне в том числе и обо всех вас.
— Так это вы теперь на месте господина Казолари? — Пьетро хмуро смотрит на священника.
— Нет, сын мой, не я. У меня своя ответственность и свои картины. Но Патрицио Маркони попросил меня о консультации.
Пьетро смотрит на Барбареллу. Та пожимает плечами. Ставит корзинку на стул у стены и возвращается к ним.
— Наверное, это человек, который здесь вместо Роберто? Мы можем спросить Мауро, он должен знать. Мауро, ты ведь расскажешь нам? — она поворачивается к тяжело дышащему господину Кристофори, которого до сих пор держит молодой человек в сером мундире. — Габриэле, он не нарисованный, он настоящий, он может перестать дышать! Отпусти его!
Габриэле смотрит на Пьетро. Тот кивает. Мауро Кристофори свободен и отдышивается, но у него за спиной стоит Пьетро-младший.
— Сын мой, ты можешь дышать? У тебя с собой твоё лекарство? Врача-то мы и не захватили, — беспокоится Варфоломей.
— Могу, — сипло говорит тот, отдышавшись. — Всё правда, Патрицио нашёл записку, решили обратиться к специалистам музеев Ватикана, конкретно к господину Диаманте, то есть к отцу Варфоломею. Он приехал сюда сам, изучил портрет, сообщил, что это плохая подделка, и спросил, каким местом мы на него смотрели так долго. Господин директор очень огорчился и заключил договор на экспертизу двадцати полотен из коллекции. В итоге госпожа Барбарелла отправилась к ним в Рим, а сюда приехала госпожа Джованнина, вот она, вы все её видели, наверное, она здесь была две недели. А потом, три дня назад, я был в Риме по делам, и отец Варфоломей сказал, что нужно поговорить. Я приехал к ним, а они мне стали зубы заговаривать, про портреты, да как они выражают свою волю. Но я ничего им не рассказывал! И я не знаю, что ты там у них устроила, что они сами обо всём догадались!