– Нет, нет, – сквозь шмыганье носом и всхлипывания поспешила я успокоить подругу, – ты совершенно точно не причём. Я даже не думала про твою инструкцию по развлечению. Всё само завертелось, закрутилось. Я… Я только с именем ему наврала. Случайно!
Меня тут же накрыло адреналиновой волной: ну, конечно! Это мне наказание за мою ложь. Бумеранг. Я обманула, а в ответ мне Вселенная по носу щёлкнула другим обманом. Мол, вот тебе. Будешь знать!
От этой мысли мне стало совсем тошно. Я снова разразилась рыданиями.
– Вообщем так: возвращайся скорее, будем зализывать раны вместе. У меня сердце на разрыв, как слышу тебя сейчас. Сама того и гляди заплачу.
Я пообещала Маринке, что не наделаю глупостей и обязательно приеду домой.
Какие глупости – на них у меня, к сожалению, нет морального права. С мамой беда.
Маринка ничего не знает толком: "Нервный срыв, а из-за чего – не представляю."
Моя мама только снаружи властная, но я знаю, что за этим скрывается её обидчивость. Она научилась быть категоричной-это помогает ей закрываться от возможности раниться.
А ранит её многое. Всё, что не совпадает с её мнением или ожиданием.
Только там где я, ранившись, прячу голову в плечи и уползаю в раковину, мама громко возмущается и хлопает дверью. Выглядит гордой, боевой, сильной, а по факту…
Но чтобы нервный срыв – это на неё не похоже. Что, что такое могло произойти, чтобы она так разнервничалась?
Клин клином вышибают: мысли о маме немного отключили меня от собственной трагедии.
Я немного успокоилась и, попрощавшись с подругой, стала собирать мысли в кучу и думать, как добираться до дома. С чего начать.
– Простите, я невольно слышала часть вашего разговора, – ко мне подошла девушка-администратор. Я её узнала: Лариса, – она несколько дней назад извинялась, что мы со Степаном оказались в одном люксе. – Могу я чем-то помочь вам? Хотите – такси вызову?
– Спасибо, да.. Да, это было бы очень кстати. Я уезжаю. – моё пожимание плечами и грустный взгляд в сторону чемодана настолько жалок, что мне снова захотелось реветь. Я шмыгнула носом, пытаясь сдержаться. – Простите.
Лариса так сочувственно на меня смотрит, что не зареветь у меня нет никаких шансов. И я снова плачу.
– Вот гад! – Лариса плюёт на всякую субординацию и обнимает меня, – Держись, подруга. Все мы в это дерьмо вляпываемся рано или поздно. Дерьмо с ароматом "женатый козёл".
Она вздыхает и я, даже сквозь свою боль, понимаю, что вздыхает она сейчас не только обо мне. И даже наверняка – не обо мне.
– Если он начнёт про тебя спрашивать, что сказать?
– Ничего! Пожалуйста, ничего! Я не хочу его видеть и слышать! Ни объяснений, ни извинений, ни, тем более, продолжения вранья.