Эш, поднявшись, тоже вышел на крыльцо, дожевывая свой ломоть хлеба.
— Странный налог какой-то, — сказал он, кивая на оживающую улицу.
Люди выходили из домов — кто-то спешно, кто-то — неторопливо и недовольно, ворча себе под нос. То тут, то там замелькали яркие языки факелов.
— Согласен, — кивнул Дарий. — Обычно налог собирают со стражниками, от двора к двору. Где по-тихому все проходит, а где со слезами и проклятиями. А здесь все сами торопятся городской казне свои деньги отдать.
Шеда фыркнула.
— Сразу видно, что вы — чужаки. Это же не простая подать, а налог на жизнь. Кто не заплатит — тех не внесут в список. А кого нет в списке — те до следующего налога сами на правах прикорма живут.
— Какого еще прикорма? — не понял Эш.
— А как, по-твоему, у нас здесь города выживают? — сказала она, многозначительно уставившись на юношу.
— Я не знаю, — спокойно ответил он.
Глаза девушки по-кошачьи сузились.
— Так пойди и посмотри, во что превратится твой сахарный мир, из которого ты вылез, если не родится тринадцатая акада, — с неожиданной грубоватой искренностью выпалила она.
Эш молчал. Он смотрел на Шеду так, будто увидел ее впервые без маски. И она, казалось, поняла, что показала себя больше, чем хотела, и на мгновение даже будто смутилась этого.
— Хозяин не был добрым человеком, Эш, — сказала она. — И я это знаю гораздо лучше тебя… — ее губы скривила неуместная улыбка. — Поэтому я и не вмешивалась в то, что происходило в зиккурате. Мне было… приятно видеть, как он умирает. Но то, чего он хотел — это было правильным. Поэтому я осталась с тобой. И останусь с тобой до тех пор, пока смогу быть полезной.
Эш задумчиво перевел взгляд с Шеды на улицу. На людей, которые спешили отнести свои деньги в городскую казну, лишь бы не попасть в число «прикорма».
Сунув руки в карманы, он спустился с крыльца и направился к калитке, оставшейся открытой после ухода Верры.
— Эй, ты куда? — крикнул ему вдогонку Дарий.
— Пойду посмотрю, — ответил, не оборачиваясь, Эш.
— Погоди, я с тобой.
Шеда молча поднялась из-за стола и с неохотой последовала за всеми.
Звон колокола не собирался униматься. Его тревожное биение неслось над городом, укрытым грозовыми тучами. Слепую ночь озаряли только факелы бредуших против пыльного ветра людей.
В этой процессии было что-то жуткое. Яркая вспышка небесного огня рассекла черноту неба, и следом, заглушая набат, с оглушительным треском ударил гром. Первые тяжелые капли упали на пыльную мостовую, лизнули Эшу лицо.
А через мгновение хлынул дождь.
Эш поежился. Вода хлестала его по щекам, струилась по волосам за шиворот.