В карательный отряд собирали штрафованных солдат. Кого-то застигли в тот момент, когда он торопливо напяливал дорогую шубу поверх линялого мундира (понятно, что происходило сие во время очередного ареста) или просто забирал у генеральской экономки «лишнюю» серебряную посуду или шёлковое нательное бельё. Были и такие, что чересчур увлекались разгромом винных погребов. Во дворце Воронцовых, например, рота солдат выпила французские и испанские вина, которые собирались хозяином два десятка лет. Потом, в припадке пьяной злости на князьёв-графьёв, подпалили и сам дворец. Правда, хозяин с семьёй находился то ли в Кишинёве, то ли, из-за грянувшей войны — в Новороссийске. А то, что сгорела прислуга, так и хрен с ней. Нужно было вовремя убегать, а не бросаться к солдатам с криками о помощи.
В штрафники отправили и тех, кому нравилось «портить» дворянских дочек. Ну не расстреливать же за такую «мелочь»! Не убыло, чай, ничего и не измылилось. Тем более сколько лет эти самые дворяне крестьянских девок под кустами да по спальням насиловали? Вот и отлились кошке мышкины слёзки...
И всем было хорошо известно: наказали не за то, что напакостил, а за то, что попался...
В карательный отряд отправляли и солдат, что участвовали в деле 14 декабря с «противоположной» стороны. Не на самой площади, разумеется. Офицеров и нижних чинов, которые сражались против революционеров, уже давно либо убили, либо арестовали. За исключением тех, кто успел уйти. Но в Питере оставались депо и резервные роты «измайловцев» и конногвардейцев, которых на площадь не выводили. И хотя они ни о чём ни сном ни духом знать не знали и ведать не ведали, Батеньков на всякий случай записал их в «ненадёжные».
Завалихин попал в карательную команду после истории с арестантом. Впрочем, может, оно и к лучшему. До трибунала, к счастью, дело тогда не дошло: генерал-майор Сукин, комендант крепости, положил рапорт дежурного поручика под сукно. Так бы он там и пролежал, если бы комендантом не был назначен чистоплюй Муравьёв. Тот немедленно передал бумагу в полк — на усмотрение полкового командира Моллера. Когда в лейб-гвардии Финляндском полку узнали о том, что прапорщик пытался зарубить безоружного арестанта да ещё и боевого офицера, Завалихина предали остракизму. Прапорщику не то что руку перестали подавать, а принялись старательно игнорировать. В офицерском собрании, если он садился с кем-то за один стол, шарахались как от зачумлённого. А однажды, когда он зашёл в один из чудом уцелевших кабачков, даже половой попросил его уйти: «Потому что остальные господа офицеры не желают пить и есть рядом с дерьмом!» А когда Дмитрий ударил полового в зубы, то подскочили вышибала и хозяин, схватили и... просто выкинули его за дверь. Присутствующие в зале офицеры не то что не вступились, а просто не отреагировали. Никто даже не засмеялся. Вели себя так, как вёл бы себя воспитанный человек, на глазах у которого работает золотарь... Сволочи и ублюдки!