Женщина переносила порку более терпеливо, нежели мужики. Она не стонала и не кряхтела. Молчала. Только губу прикусила так, что из уголка рта потекла кровь. Но удара после пятого изловчилась и попыталась пнуть своего мучителя. Попала в то самое место, которое больше всего берегут мужчины. «Хозяйство» палача спасло то, что верёвка помешала распрямить ногу. Пятка у бабы только скользнула по причинному месту. Но неудачное сопротивление привело солдата в ярость.
— Ах ты, сучка, — злобно прорычал унтер. — Ну, сама напросилась!
Профос стал бить кончиком шомпола, а не плашмя. Первый же удар рассёк плоть не хуже иного клинка. В стороны полетели кровь и кусочки мяса. Унтер, войдя в кураж, сбился со счёта, нанеся бедняжке не десять, а гораздо больше ударов. Он даже не слышал приказов начальника и очнулся лишь от того, что его оттаскивали сослуживцы. А женщина уже была без сознания. Кажется, она и не дышала. Но никто не обратил на это внимания, потому что Каховский держал новую речь.
— Женщины, — обратился он к толпе рыдающих крестьянок. — Вы видели, что ваши мужья, братья и отцы страдают. Если не хотите, чтобы они страдали и дальше, то сейчас же должны принести всё то, что украли в доме управляющего. Даю вам на это, — он достал красивые золотые часы и потряс ими перед бабами, — ровно полчаса. Если не принесёте — будем пороть дальше!
Бабы, девки, старухи и дети развернулись и резво побежали по домам. Не прошло и десяти минут, как возвратились обратно. Очень скоро на площади выросла груда, в которую были свалены посуда, одежда и обувь. Постельное бельё соседствовало с сельскохозяйственным инвентарём, а напольные часы — с хомутами. В кучу стаскивалась и мебель. Четверо ребятишек покрепче тащили пианино. Уж на кой оно понадобилось пейзанам, чёрт их разберёт!
— Всё?! — грозно спросил полковник. — Врёте, сволочи. Не всё притащили!
— Так ведь, барин, не только мы брали, — принялась объяснять какая-то баба. — Из Хонькова и Петриневки тоже брали. Они и коней свели, и птицу, и коров!
— Ладно, — примирительно сказал Каховский. Потом, обернувшись к солдатам, скомандовал: — Поджигай!
— Как — поджигай? — не понял пожилой фельдфебель, попавший в «штрафники» за грубость по отношению к офицеру.
— Пусть видят, что нам важно не барахло, а закон и порядок. Мы что, с собой это всё потащим? Поджигай!
Фельдфебель посмотрел на кучу добра с сожалением. Но всё же слишком давно он был крестьянином, чтобы жалеть о такой утрате. Поэтому, быстро отыскав в груде какую-то книжку, разодрал её и стал высекать огонь. Листы бумаги нехотя занялись огоньком, а потом вспыхнули. Фельдфебель умело «кормил» разгоравшееся пламя книгами, потом — ножками от стульев. И, наконец, огнём занялись и бельё, и одежда, и инвентарь...