Народ замер в восхищении. Всё же бандиты бандитами, а ценить настоящее боевое искусство умеют. Новый командир уже дважды показал то, на что годен. Павел Николаевич неспешно поднял шинель. Обстоятельно застегнулся, затянул ремни и портупею. Придал себе вид в соответствии с решпектом «О правилах ношения шинелей и оружия в зимнее время для господ офицеров» и обратился к войску:
— Итак, господа. Для окончательного знакомства сообщаю — меня зовут Павел Николаевич Еланин. Капитан Вятского пехотного полка. Правда, как бунтовщик могу этого звания лишиться. Требую обращаться ко мне либо по званию — господин капитан, либо — Ваше благородие. Атаман Гречуха, назначаю вас своим заместителем. Завтра, после третьих петухов, построить людей здесь же. Будем учиться воевать. Так, чтобы и россыпной строй знали, и стрельбу плутонгом. И то, как и куда целиться. Я не хочу, чтобы вы стали мишенями для стрелков или чучелами для кавалерии. Сегодня разрешаю допить то, что осталось. Но завтра все должны стоять в строю. Увижу пьяного — пристрелю. Всем разойтись, заместитель — ко мне.
Когда к Еланину подошёл недовольный, но укрощённый атаман, капитан отдал новое приказание:
— Отныне вы — моя правая рука. Или левая. Сделаете следующее: пересчитаете весь народ. Найти грамотного человека — есть такие? — всех переписать. Пусть также запишет, у кого какое оружие. Далее — всех разбить на десятки и сотни. Десятников назначишь сам. Сотников сначала покажешь мне. И ещё — маркитантку гнать в шею. Рожу не кривите, атаман. Б...Й в расположении части мне не нужно.
Утром следующего дня, когда ещё даже не рассвело, капитан Еланин, почувствовавший себя командиром дружины, прибыл к «запорожской вольнице». Был он не один, ас пожилым фельдфебелем Малковым и парой солдат покрепче. Малкова он выбрал за то, что тот умел мастерски гасить любые ссоры, не доводя дело до рукоприкладства. Хотя, при случае, мог выдать такую зуботычину, что мало не покажется. Но не водилось за «Ляксандрычем», как звали его и солдаты, и офицеры, дурной привычки бить молодых солдат без настоящих прегрешений. Была за ним другая черта — он никогда не жаловался на подчинённых вышестоящему начальству. Если кто проштрафится, разбирался сам. Правда, после такого «разбирательства» у солдата недели две болела челюсть. А уж «русским» словом владел так, что и сам адмирал Шишков удавился бы от зависти! Но, опять же, за всю многолетнюю службу на фельдфебеля не поступало ни одной жалобы. А медаль «За беспорочную службу» показывала, что и сам Малков «порот ни разу не был»!