Папа открыл нам дверь.
— Входите, здравствуйте! Я — Ваухан Ньево, отец этой важной лекарки.
— Очень приятно, доктор Эйтерсс Винн, коллега Вашей дочери.
За столом мы сидели вчетвером, дети уже поужинали и отправились в свою комнату играть и учить уроки.
Папа много шутил, мама смеялась. Впервые, после ухода сестры, в нашем доме была такая тёплая обстановка.
Затем доктор осмотрел отца и вынес свой вердикт:
— Лёгкие чистые, можете не волноваться. Серьёзные остложнения обошли Вас, Ваухан, стороной. И, пока я здесь, я могу ещё чем либо помочь вашей семье?
Он вопросительно посмотрел на мать и отца.
— Рамина… Твоё сердце… Ты не желаешь, чтобы доктор послушал его? — папочка был мягок и корректен до неправдоподобия.
— Я со своим сердцем живу уже пятьдесят восемь лет, Ваух. И знаю все его слабые стороны! — усмехнулась мама. — Только не говори, что твой осмотр доктором был всего лишь предлогом, чтобы осмотреть меня и послушать моё сердце! Вот Милада не стала бы обманывать меня, Айо, задумайся над этим! — и она выразительно задрала вверх свой подбородок.
Мамочка моя всегда отличалась умом, но если бы она знала, что доктор пришёл сюда не только ради её сердца, то, возможно, нам с отцом бы не поздоровилось.
— Ну, что Вы, Рамина, — ответил ей доктор, — да, Ваша дочь говорила мне про Ваше слабое сердце, но если Вы прожили с ним столь долго… То что уж тут говорить?
Доктор выразительно посмотрел на меня, и я поняла, что он уже что-то понял.
Когда он прощался с мамой, он взял её за руку и что-то долго-долго говорил о том, как она чудесно готовит, как она замечательно выглядит для её возраста, какая у неё умница дочь и молодец-муж. Мы с отцом стояли молча и ждали окончания этой сцены, как будто понимая: так надо.
А на улице, прощаясь около калитки, доктор сказал мне:
— Если честно, Рокайо, утешить мне Вас не чем: вашей матушке жить осталось не так долго. Сколько, сказать я Вам не скажу. Это могут быть два дня или десять, но таяние снега тут у вас в горах она не переживёт. Спокойной ночи, крепитесь…
Вот с такими словами он развернулся и ушёл, а я осталась и смотрела ему в след, пока его тёмный силуэт не скрылся за углом. Я не могла потом вспомнить, как попала в дом, что сказала отцу, как ложилась спать в одной кровати с Бертином. У мамы и папы нам приходилось ночевать всем вместе. Очнулась я уже посреди ночи, осознав открывшуюся истину: сердце мамы не выдержало бегства сестры в неизвестность, и она скоро умрёт!
На следующий день у меня с отцом состоялся тяжёлый разговор.
— И что, ничего нельзя сделать? — в пятый раз спрашивал он меня, вгоняя кувалдой в болванку железную скрепу. Так он возвращал себе физическую форму. Да и поговорить с ним дома у нас вряд ли бы получилось.