Я узнала перстень.
И руку, на которую он был надет тоже узнала - длинные тонкие пальцы с крупными узлами суставов и характерный жест, когда эти знакомые пальцы поправили волосы. И знакомо мне это было по снам.
Значит, это он.
Это он соблазнял меня во снах. Это он заставлял меня умолять о поцелуе. Это он, тихо смеясь, шептал у самых моих трескающихся от жажды губ: «Не слышу, Лиззи, не слышу, девочка моя! Скажи громче. Ну? Скажи: поцелуй меня, милый!»
И тянулась к нему, стараясь если не поцелуем, то коснуться хотя бы носом, рукой, грудью, и шептала, с трудом одолевая сонное оцепенение: «Поцелуй меня, милый!»
Меня бросило в жар.
Дубина Зуртамский - и нежное «Девочка моя! Лиззи!»? Какой-то кошмар!
Интересно, он тоже видел эти сны?
- Лиззи, дитя моё! С тобой всё в порядке?
Что? Ах да. Папенька. Улыбнулась через силу.
- Не надо было к нему ходить. Он плохой, папенька. Я его не люблю!
А отец посмотрел на меня с жалостью и пониманием, взял под руку, позволяя мне опереться на него, и повёл к выходу.
- Я не мог не поблагодарить господина мага, Лиззи.
- Почему? - мне было не очень интересно - в голове кружились совершенно невероятные предположения, заставлявшие цепенеть спину, руки и ноги, но нужно было отвлечь отца от моего состояния, и я послушно шла за ним. - Меня защищал амулет.
- Какая же ты молодая ещё, дитя моё, - ласково похлопал папенька по моей руке. - А от себя самой кто тебя защитил? Он, господин маг.
Я остановилась, повернулась к отцу и уставилась на него в упор.
- Не понимаю. Объясни, отец.
- Мне всё время казалось, что ты не рада предстоящей помолвке, - почти невидные брови на высоком лбу отца двинулись вверх умильно, как в детстве. - Не по душе тебе это всё, грустная ты была какая-то. И ещё казалось, что что-то тебя мучает. Или за душу тянет.
Отец вглядывался в моё лицо, в его глазах читался вопрос. Но я молчала. В душе царило пытаясь смятение, и я пыталась его не выдать. Отец продолжил:
- Господин маг сделал то, на что я не решился - он вовремя вмешался, и этим расставил всё на свои места. Я очень ему благодарен за это. За это, а не за то, что закрыл собою. Хотя это тоже достойно восхищенья.
Я неверяще качала головой.
Я ненавижу Зуртамского, ненавижу всей душой, но ночами, во сне, тело тянется к нему, как кошка к ласковой руке. При свете дня сердце замирает, ожидая новых встреч. А ещё он закрыл меня собой от чудовищного, мощнейшего смертельного заклятья. Да, амулет меня защитил бы, но всё равно он не знал этого и принял на себя удар, предназначенный мне.