Я улыбалась, натянув на уста милейшую улыбку. Говорила, какие все молодцы и как всё чудесно. Надевала медали с символом единения, выпускала маленькие кольца ариуса над головами сегодняшних победителей — идея Винелии. Символ благости и чести. Я держалась даже с Калистой, с которой удалось перемолвиться парой слов. И с Амалией, которая не знала, что стала сиротой. Держалась с Винелией, с Фредериком, который гордился моей выдержкой, будто я его родная дочь. Держалась изо всех сил, чтобы никто не услышал крика и не увидел моей боли.
А в голове цифры. Я считала шаги. Каждый шаг приближал к концу этого бесконечного дня. Маленькие шажочки — нельзя быстрее, иначе сорвусь на бег и с позором покину королевское празднество третьего дня равноденствия. О, святая Клэрия, это всего лишь третий день, а такое чувство, что прошёл месяц с момента, когда в последний раз чувствовала себя свободной и счастливой…
О, как мне ненавистен смех и фиглярство! Как невыносимо видеть распроклятого оперного певца из рода Лицких, который так расстаралась, соловьём заливаясь на сцене. Я еле терпела танцы, отклоняя все приглашения и делая вид, что не могу танцевать, хотя и обещала Винелии станцевать хотя бы во время открытия. Нет, если кто тронет, — закричу до срыва связок! Оставьте в покое! Хватит и того, что я сижу здесь среди вас в белом роскошном платье, а внутри сплошная липкая чернота отчаяния, которое пожирает изнутри, не в силах выбраться с плачем наружу.
А они танцуют, счастливые беззаботные дети. И Се́дов так вдохновлённо кружится с Калистой. И Акрош уверенно ведёт Винелию в танце, что-то говоря с улыбкой на устах. И Ниркес кружится с молодой вдовой из голубого дома. Смешались в танце серокрылые, цветные… Танцуют все. А я пью вино как воду, игнорируя противоречивые взгляды официантов. Если не могу горевать — дайте хотя бы напиться. Я уйду трезвой, никто не поймёт, что я пьяна.
Во всём зале только один знает правду. Он стоит у самой дальней колоны и неотрывно глядит на меня. Шаман знает, что чувствую. Видит обрывы там, где прежде были нити серебра. Мне так хотелось сбежать к нему, крича в лицо: «Ты ведь знал, что так будет?! Не мог не знать, говоря то, что говорил вчера! Как мог не предупредить? Как мог молчать, когда они ушли на смерть?! Я не прощу тебя, ведь ты не мог не знать…»
Но я сижу на месте, вцепившись в подлокотники кресла. Держусь, зная, что как только уйду отсюда — сразу прикажу арестовать шамана. Он точно что-то знает. Пусть скажет. Пусть всё расскажет или же я…
Осторожно касаются моего плеча, и я вздрагиваю, чуть расплескав вино. Наклоняется слуга, шепча, что в коридоре ждёт Богарт. Есть важные новости. И я, наплевав на этикет и приличия, срываюсь с места и скрываюсь за портьерой, где был потайной выход в служебный коридор.