Ноги отца издают шипящие звуки, когда он в одних носках идет по ковру. Он легонько целует меня в затылок, успокаивающе кладя руку мне на плечо, и я переполняюсь благодарностью. Я так благодарна ему за это. Так благодарна, счастлива и благословенна, что он здесь, рядом, готов помочь мне, если понадобится. Иметь такого отца, как у меня — все равно, что выиграть в лотерею. Я так чертовски счастлива, что он есть в моей жизни... что только напоминает мне, что прямо сейчас парень, которого я люблю, один, без своих родителей, на которых можно опереться.
Двигатель черного «Линкольна» урчит, как кошка, когда мы скользим по улицам Роли. Мир снаружи, четко очерченный и белый, покрытый снегом. Небо практически лишено всякого цвета. На переднем сиденье водитель поправляет свою аккуратную шоферскую шляпу и пытается встретиться со мной взглядом в зеркале заднего вида. Я избегаю этого любой ценой, однако мой тщательно продуманный пустой взгляд в окно не останавливает его.
— Ну и что? Что вы там задумали? Вечеринка? Какая-то девчачья ночевка?
Мой взгляд резко поднимается вверх и влево, сцепляясь с его водянистыми голубыми радужками в маленьком зеркальном пространстве.
— Прошу прощения? Что?
Водитель — теперь, когда я смотрю на него, я вижу, что он старше, чем я первоначально думала — улыбается мне.
— Ну, ты знаешь. Канун Нового года? Чушь собачья, если вы, старшеклассники, больше не празднуете Новый год. Знаю, что празднуете. Я чистил блевотину из этой машины в течение недели после прошлого года. Должен сказать, что этот наряд немного удручающий для вечеринки. Подумал, что вы, детишки, все еще любите неон и прочие дерьмо. Выглядишь так, будто идешь на гребаные похороны.
Я почти смеюсь. Почти. Я совсем забыла, что сегодня канун Нового года.
Машина была папиной идеей. Он подумал, что мне не стоит сегодня садиться за руль, и знал, что Алекс на это не способен, поэтому нанял профессионального водителя, чтобы отвезти нас в церковь, а потом на кладбище. Очевидно, какое бы агентство папа ни использовал, он не передал подробности сегодняшней поездки их водителю.
Я разобьюсь вдребезги, если мне придется ввести его в курс дела. Я прислоняюсь головой к окну рядом с собой, и холодное и мокрое стекло фиксирует меня на месте.
— Да, конечно. Знаете, как это бывает, — бормочу я. — Мода — вещь непостоянная. На этой неделе это ярко-розовый. На следующей — черное кружево и memento mori (прим. с лат. — «помни о смерти», «помни, что смертен»).
— И что это такое? Латынь? — Он хмыкает. — Вы, ребятки из Роли, такие чудные. В Беллингеме нас латыни не учили. — Внезапно он звучит не слишком впечатленным. Думаю, что оскорбила его своим использованием иностранного языка, и при том мертвого. Он думает, что я слишком напыщенна. — И вообще, что такое «memento mori»? Кроссовки за триста долларов? — ворчит он.